Читать книгу "Платье цвета полуночи - Терри Пратчетт"

Престон кивнул, отсалютовал, расплылся в усмешке.

— К вашим услугам, госпожа!

Летиция примчалась в смятении чувств и в дорогих белых туфельках. Увидев Роланда, она остановилась как вкопанная, а Роланд уже достаточно протрезвел, чтобы попытаться прикрыть ладонями то, что Тиффани отныне и впредь будет мысленно называть его «любовными частями». Под пальцами захлюпало: Роланд был густо измазан свиным навозом.

— Один из его приятелей сказал мне, они швырнули его в свинарник потехи ради! — негодующе заявила Летиция. — А ещё друзья называются!

— Наверное, они считают, что для этого друзья и нужны, — рассеянно отозвалась Тиффани. А про себя подумала: «Сработает или не сработает? Не упустила ли я чего-нибудь? Всё ли я правильно поняла? С кем я, собственно, сейчас разговариваю? Кажется, мне необходим знак, просто знак…»

Что-то зашуршало. Тиффани опустила глаза. Зайчиха встретила её взгляд — и неспешно, без паники, ускакала по стерне.

«Предположим, это было “да”», — сказала себе Тиффани и тут же запаниковала снова. Что это было, правда знамение или просто зверь достаточно стар, чтобы не удирать сразу при виде людей? Но, разумеется, неприлично просить о втором знаке в подтверждение того, что первый знак — не просто совпадение.

В этот момент, в этот самый момент Роланд запел — вероятно, потому, что был пьян, но ещё, возможно, и потому, что Летиция старательно счищала с него навоз, крепко зажмурившись, чтобы, будучи ещё незамужней девушкой, не увидеть ненароком чего-нибудь неприличного или неожиданного. А пел он вот что: «Утром ясным и прекрасным мир в сияние одет, поднялась в полях пшеница, над холмом вставал рассвет, дрозд насвистывал на ветке, были рощи зелены, и звонко жаворонков трели разносились с вышины…» — Он умолк. — Мой отец часто напевал эту песню, когда мы с ним гуляли здесь, в полях… — Роланд уже дошёл до той стадии, когда пьяные начинают плакать, и слёзы катились по его щекам, смывая грязь и оставляя за собою розовые дорожки.

Но Тиффани подумала: «Спасибо. Знаки есть знаки. Ты выбираешь те, которые тебе подходят. А здесь — большое поле, поле, где дожигают остатки жнивья. И зайчиха бежит в огонь. О да, знаки. Знамения. Они всегда важны».

— Слушайте меня, оба. И не вздумайте спорить, потому что ты, Роланд, вдрызг пьян, а ты, Летиция, — ведьма, — Летиция просияла, — под моим началом, как младшая, поэтому вы оба будете делать то, что скажу я. И тогда мы все, может быть, вернёмся в замок живыми.

Оба, замерев, слушали. Роланда слегка пошатывало.

— Когда я скомандую, — продолжала Тиффани, — каждый из вас пусть схватит меня за руку — и бегите что есть мочи! Поворачивайте, если поверну я, останавливайтесь, если я остановлюсь, хотя я очень сомневаюсь, что захочу остановиться. А главное, не бойтесь и положитесь на меня. Я знаю, что делаю, я в этом почти уверена. — На взгляд Тиффани, прозвучало это не слишком убедительно, но Роланд с Летицией вроде бы ничего не заметили. — А когда я скажу: «прыгайте!» — прыгайте, как будто за вами гонится сам дьявол, потому что так оно и будет.

Вонь сделалась нестерпимой. И заключённая в ней ненависть пульсировала у Тиффани в голове. «Палец у меня зудит, что-то злое к нам спешит*, — подумала она, вглядываясь в ночной мрак. — Нос мой чует мерзкий смрад, к нам спешит какой-то гад», — продолжила она, унимая пустую болтовню и зорко оглядывая далёкую изгородь: не заметит ли какого движения.

Да, вот он — чёрный силуэт.

К ним через всё поле шагала крепко сбитая фигура. Шагала медленно, но постепенно набирала скорость. Двигалась она как-то неуклюже. «Когда он завладевает чужим телом, владелец тела тоже становится его частью. И не спастись, и не уйти». Так сказала ей Эскарина. Ничто доброе, ничто способное на раскаянье просто не могло думать такие вонючие мысли. Тиффани схватила спорящих жениха и невесту за руки и потащила за собою, вынуждая перейти на бег. Та… тварь находилась между ними и замком. И двигалась куда медленнее, чем девушка ожидала. Тиффани рискнула оглянуться: в руках у преследователя блеснул металл. Ножи.

— Ну же!

— В моих туфельках быстро не побегаешь, — напомнила Летиция.

— У меня голова трещит, — пожаловался Роланд.

Но Тиффани тащила их как на буксире вниз по склону, не обращая внимания на жалобы. Сухие стебли пшеницы цеплялись за бегущих, запутывались в волосах, царапали ноги и кололи ступни. Бежали они не быстро — от силы трусцой. Тварь упорно гналась за ними. Стоит им свернуть к безопасному замку, преследователь их настигнет.

Но и ему приходилось непросто. До какого предела можно напрягать и подгонять тело, если не разделяешь его боль, не чувствуешь, как разрываются его лёгкие, как колотится сердце, как трещат кости, не осознаёшь чудовищную муку, что заставляет бежать до последнего вздоха и даже после него? Госпожа Пруст в конце концов рассказала ей обо всём, что творил Макинтош, — шёпотом, потому что слова эти, произнесённые вслух, отравили бы самый воздух. На этом фоне много ли значит смерть маленькой певчей птички? И всё-таки именно она запечатлелась в сознании как преступление, которому нет прощения.

«Нет прощения тому, кто оборвал песню. Нет искупления тому, кто убил надежду во мраке. Я тебя знаю.

Это ты нашёптывал на ухо Пенни перед тем, как он избил свою дочь.

Ты — первый аккорд лютой музыки.

Ты выглядываешь из-за плеча человека, когда он подбирает первый камень, и хотя мне кажется, что ты — часть нас всех и мы никогда от тебя не избавимся, мы вполне способны превратить твою жизнь в ад.

Нет тебе пощады. И нет искупления».

Обернувшись назад, Тиффани разглядела лицо преследователя — уже гораздо ближе! — и удвоила усилия, пытаясь тащить вперёд усталую, сопротивляющуюся пару по ухабистому полю. Задыхаясь, она с трудом выговорила:

— Вы посмотрите на него! Только посмотрите! Вы хотите, чтобы он нас догнал?

Летиция коротко пискнула, её будущий муж застонал, разом протрезвев. Глаза злополучного Макинтоша налились кровью и едва не вылезали из орбит, губы растянулись в безумной ухмылке. Он попытался воспользоваться внезапно сократившимся расстоянием, но страх придал жениху с невестой сил: теперь уже они почти тащили Тиффани за собою.

Сейчас им предстояло бежать прямиком через поле. И всё зависело от Престона. К собственному своему удивлению, Тиффани не сомневалась в успехе. Престон — надёжный, твердила про себя она. Но позади уже слышалось чудовищное бульканье. Призрак заставлял хозяина тела бежать всё быстрее; девушке чудилось, как нож со свистом рассекает воздух.

Главное — правильно рассчитать время. На Престона можно положиться. Он всё понял, ведь правда? Конечно, понял. Она в него верит.

Впоследствии Тиффани ярче всего вспоминалась тишина, нарушаемая только похрустыванием стеблей, прерывистым дыханием Летиции и Роланда и судорожным хрипом преследователя. А в её сознание врывался голос Лукавца: