Читать книгу "Божья девушка по вызову - Карла ван Рэй"

Я замолчала. Римми замедлил темп ударов и подождал, пока мое дыхание успокоится. «Что случилось?» – он склонился ко мне в напряженном ожидании.

«Дьявол засмеялся, – сказала я сбивчиво. – Он громко засмеялся и убежал в лес».

Эта неудачная попытка лишь укрепила мое убеждение в том, что нечто, живущее внутри меня, сопротивляется изо всех сил. Если и было что-то сильнее этого нечто, я этого пока не нашла.

Но оно существовало и в конечном итоге само нашло меня, когда я уже оставила свои отчаянные и ни к чему не приводившие поиски.

Ваза разбивается вдребезги

В 1993 ГОДУ моему отцу исполнилось восемьдесят лет. Он был болен – рак пожирал его кишечник с невероятной быстротой. Мы считали, что долго отец не протянет, поэтому я прилетела в Мельбурн и поселилась в доме Лизбет, чтобы быть с ним рядом. Прилетели и другие сестры – Берта из Фримантла, Тереза из Канберры. Мы не хотели, чтобы наш отец умирал в больнице.

За шесть месяцев до этого он неохотно пожаловался мне, сидя на кухне, что его мучают боли в животе. Он стонал от тяжести в кишечнике, и я решила, что с ним действительно что-то не так. Отец редко признавался, что ему больно, и этот стон был не просто жалобой – казалось, будто корабль идет ко дну.

Странно, что он умирал раньше матери. Она почти год жила в доме для престарелых, и он мечтал о том времени, когда, наконец, станет свободным, не будет больше приезжать к ней и дважды в неделю возить в коляске на прогулку. Принять решение поместить мать в дом для престарелых нам было не просто. Она со слезами на глазах умоляла не оставлять ее в этом переполненном стариками и старухами месте, где ужасно пахло, где она должна была есть еду с колен, потому что столовой не было, где мертвые тела выносили через заднюю дверь, чтобы этого никто не заметил, и где было совершенно нечем заняться. Неудивительно, что ее реакцией на такую жизнь стало погружение в себя, а затем слабоумие; отстранение от реальности усиливалось и в результате приема анальгетиков. Тем не менее она все еще была физически крепкой, а ее мужу оставалось жить несколько недель.

Мы вчетвером составили распорядок дежурств и круглые сутки ухаживали за отцом. Он слабел с каждым днем, и ему лишь оставалось с горечью наблюдать за тем, как уходит жизнь. Ему сделали операцию, но слишком поздно: метастазы уже добрались до легких. Зная, что времени у него остается немного, он отправился в родную Германию попрощаться со своей родней. Из-за болей ему пришлось сократить свой визит, и он, криво улыбаясь, заметил, что летел обратно первым классом, не в силах даже глотнуть бесплатного виски.

Для отца это угасание было очень тяжелым процессом. Не скоро он осмелился попросить нас вымыть вставные челюсти, позволив увидеть его сморщившееся лицо. Настало время, когда он не мог подтереться после посещения туалета. Его кожа стала мягче кожи ребенка, тонкой, как бумага, и он говорил, чтобы мы были аккуратны. Однако он много ел, словно пища каким-то образом могла вернуть ему силы. Наконец, мы сказали отцу, что врач посоветовал, чтобы он ел только тогда, когда действительно будет голоден. «Что входит, должно выйти обратно, иначе нет смысла», – утверждал врач. Отец молча обдумал этот совет и последовал ему. С тех пор он съедал ровно столько пищи, сколько ему полагалось, и не просил ничего больше. Эта уступка глубоко меня взволновала. В ней я увидела знак того, что отец принял факт своей смерти.

Одним из последних удовольствий отца было покинуть кровать в два часа дня и расположиться перед телевизором, чтобы посмотреть сериал «Дни нашей жизни». Много лет он с матерью наблюдал за жизнью прекрасных и жадных мужчин и женщин, из серии в серию предававших друг друга. Как-то в один из своих визитов я приехала из аэропорта именно в тот момент, когда родители смотрели любимый сериал. Дверь была не заперта, поэтому я вошла, громко и радостно объявив о своем приходе. Никто меня не встретил. Я нашла родителей в гостиной: их глаза были прикованы к дьявольскому экрану. Отец молча пригласил меня сесть рядом на диван. Мать коротко взглянула на меня, когда я прошла перед телевизором, но даже не повернула головы и не посмотрела мне в глаза, изобразив на лице виноватую улыбку. Я приехала в важнейший для главных героев момент. Наконец, родители глубоко вздохнули, и я поняла, что скоро все закончится, и мы выпьем чая.

Отец так и продолжал зависеть от этих отвратительных мужчин-мошенников и подлых женщин. Мы смотрели сериал вместе, рискуя, что слезливая мыльная опера повлияет и на нас. Примерно за десять дней до смерти отец внезапно тряхнул головой, громко щелкнул языком и с удивлением заметил: «Как можно смотреть такую несусветную чепуху?» «Эти люди отвратительно поступают друг с другом, – заключил он так, будто его мнения спрашивали, а он впервые смотрел сериал. – Как можно делать такие ужасные фильмы!» Он встал и поплелся в постель. Мы изумленно переглянулись, удивляясь этой внезапной утрате иллюзий. Может, наш отец достиг просветления?

Пока отец спал, мы с сестрами сели на кухне выпить чаю и разговорились о том, не мог ли его гневливый характер повлиять на физическое состояние. Нам было сложно принять тот факт, что рак беспричинно поражает людей. Отец всегда вел здоровый образ жизни, проводя большую часть времени на свежем воздухе. Возможно, на него повлияло уничтожение монастырского сада, в который он вложил немало сил? Или над ним взяли верх пренебрежительные бесконечные замечания матери? Он слишком долго терпел их горечь. Питание тоже оставляло желать лучшего. Он пристрастился к шоколаду с тех пор, как десять лет назад бросил курить.

Никто не знал, что именно вызвало болезнь, но я чувствовала, что самую важную роль в этом сыграли тайны и неразрешенные конфликты прошлого. Отец никогда не выяснял отношений до конца: он жил в конфликте с каждым членом своей большой семьи и с несколькими другими людьми, такими, как мать Альбион. В его прошлом было много тайн, которые вполне могли угнездиться в кишечнике и устроить там ужасное пиршество.

В те последние недели жизни отца я очень надеялась, что он раскроет нам душу, поделится тем, о чем жалеет, попросит у нас прощения и умрет счастливым в окружении растроганных детей.

Он достаточно близко подходил к этому дважды, один раз – когда мы сидели на улице в тени деревьев. Я читала, а он молчал, погруженный в размышления. «Я обо всем рассказал отцу Бену, – через некоторое время произнес он. – Теперь все в порядке, верно?»

Этот священник выслушивал исповеди моего отца в течение многих лет, но вот это «верно» отражало скрытые сомнения родителя. Я видела его напряжение, и оно было вызвано не только физической болью. Воспользовавшись этой возможностью, я сказала: «Только ты знаешь, все ли в порядке, папа, и надо ли тебе исправить что-то в отношениях с людьми или Богом». Я не осмелилась выразиться точнее.

Он нахмурился. Несмотря на внутреннее замешательство, отец должен был постоянно убеждать себя в том, что Высшее Начальство, как он звал католического Бога, все для него устроит. Он надеялся на милость этого Начальства, как послушный мальчик, готовый принять наказание от строгого, но мудрого отца. Он воспринимал свое страдание как наказание: Бог делал это ради его же собственного блага. Он требовал, чтобы никто не давал ему лекарств, способных ускорить уход из жизни, желая, чтобы смирение было абсолютным. Когда мы, наконец, стали вводить ему через капельницу морфий, он заявил, что боится, что его «уберут», и поверит только слову медсестры.