Читать книгу "Шейх Мансур - Алаудин Мусаев"

Во многих книгах написано, что шейх Мансур умер в Шлиссельбургской крепости. В это легко поверить. Самая страшная, можно сказать, царская тюрьма, куда отправляли главных врагов. Много там людей сгинуло, это правда. Однако Мансур был не простой человек, не из тех, кого можно было до самой смерти держать в каменной норе. Во всех книгах записано, что он убил солдата-конвоира, который над ним издевался. Скажите, как такое можно сделать?! Как у главного царского врага России и узника страшной тюрьмы, за которым следили сотни глаз, мог оказаться в руках кинжал?! Такое невозможно — скажет любой человек.

Правильно. Для меня, для тебя и для кого угодно — невозможно. Для имама Мансура не было невозможного. Он и не такие чудеса творил. Когда его воины умирали от жажды, он только помолился и чистая горная вода хлынула из древнего источника, который сотню лет уже как пересох.

Что же тогда удивляться, если в руке у Мансура появился добрый чеченский кинжал, когда ему нужно было защитить свою честь? Всем известно, что честь для горца важнее, чем жизнь. Ибо жизнь наша в руках Аллаха, а честь только в твоих собственных руках. Если ты не сумел сохранить честь, то и жизнь твоя ни Господу, ни людям не будет нужна.

Послушай, что скажу. История о шейхе Мансуре в Шлиссельбургской крепости не кончается. После того как он убил солдата, его сковали железными кандалами по рукам и ногам и бросили в каменную яму умирать. Это они так думали — его тюремщики. Мансур там и дня не пробыл. Ему тогда уже стало понятно, что справедливого суда над ним не будет. Он и не стал ждать. Обернулся черным волком, прошел через решетку, переплыл ледяную реку, что отделяет остров мертвых от живой земли, и вернулся в родные горы. Недаром русские солдаты и казаки называли Мансура — пастух-волк. Они боялись его и понимали, что это не простой человек…

Старые люди даже точно знают, когда Мансур вернулся. В ту ночь огромный черный волк пришел на старое алдынское кладбище и выл на могиле отца Шаабаза и детей своих. С тех пор каждый год, в какую-то одному ему известную ночь, волк сюда приходит и воет. Неважно, что кладбище бульдозером снесли и заровняли. Волк-то чует, где родные могилы.

Скажи, может такое быть случайно? Нет, конечно. Все наши люди знают — тогда шейх Мансур на родную землю вернулся.

Правду говорю. Не сомневайся. Возле Алдов в горных лесах и сейчас водятся черные волки. Больше нигде таких нет. Это все тут могут подтвердить. На черных волков горцы никогда не охотятся. Это ведь не простые звери. Они родные для нас. Нахчуо — первый чеченец, от которого весь наш народ начался, он родился в одну ночь с черным волком, стал его побратимом.

Скажешь, мол, это просто легенда, красивая сказка, которую старые люди придумали, а теперь молодым рассказывают. Напрасно. В жизни ведь все связано — люди и волки, горы и деревья, вода, огонь и бескрайнее небо. Вот почему все мы должны жить так, чтобы Божья правда и любовь были между нами. Война, злоба и жадность пусть останутся в прошлом.

Ни крови и мести, а добра и свободы для всех людей на земле желал добиться великий имам Мансур. Жаль только, что время его было слишком жестоким…

ПРИЛОЖЕНИЕ

СЛЕДСТВЕННОЕ ДЕЛО ШЕЙХА МАНСУРА[5].

(Л. 1)

Секретно.

Милостивый Государь мой Степан Иванович[6].

От Командующего Кубанским и Кавказским корпусами г-на генерала-аншефа Ивана Васильевича Гудовича прислан взятый в Анапе чеченец Ушурма, который назвавшися законоучителем магометанским толикое произвел в суеверном народе тамошнем безпокойство, что оные подвигнулися на войска Российския и на границы наши; да и многое зло руководством сего лжеучителя нанесено. Ея Императорское Величество не почитая его отнюдь за военнопленного, как сущего развратителя народов Закубанских и Кавказских, указами изволила допросить о всем его похождении и всех деяниях его содержа между тем под крепкою стражею, и наблюдая, чтоб он в пище и одежде не претерпел недостатка. Ваше Превосходительство соизвольте истребовать его у кавалера господина генерала-фельд-маршала князя Григория Александровича Потемкина-Таврического от г-на генерала майора Попова. При допросе его Ея Величество повелела употребить находящагося в Коллегии Иностранных дел господина Коллежского Советника Константинова, который быв на Кубани, а потом в Крыму резидентом, знает тамошнее положение; а если бы арестант Ушурма, или инако называемый Ших-Мансур, говорил таким языком, в котором г. Константинов не силен, в таком случае он должен будет взять инаго надежна-го переводчика из Коллегии и вам представить. Впрочем о разных до сего //

(Л. 2)

арестанта касающихся обстоятельствах объявить честь имею вам, Милостивый Государь мой, на словах при первом свидании пребывая с совершенным почтением.

Вашего превосходительства покорный слуга (подпись неразборчива)

В Царском селе

Июля 26. 1791.

(Листы 3–8 в деле отсутствуют.)

(Л. 9)

Я называюсь Мансуром, уроженец из Алтыкаевской деревни, владения чеченцов. Отец мой именовался Шебессе; он умер, но из братьев моих двое еще в живых. Я беден, все мое имение состоит в двух лошадях, двух быках и одной хижине или крестьянском домике. Я не эмир, не пророк; я никогда таковым не назывался, но не мог воспрепятствовать, чтобы народ меня таким не признавал; потому что образ моих мыслей и моего жития казался им чудом.

Ибо из давного времени народ наш и я сам следовали дурному обычаю убивать без всякого сожаления наших ближних, и друг друга из нас самих, и вообще ничего иного не делать, кроме зла[7]. Но вдруг осветился я размышлением о вреде жизни мною провождаемой, и я усмотрел, что оный совсем противен нашему святому закону. Я постыдился своих деяний и решился //

(Л. 10)

не продолжать более таковой варварской жизни, а сообразить свое поведение с предписаниями Священного закона. Я покаялся о грехах своих, умолял о том других, и ближайшие мои соседи повиновались моим советам. В уединении своем не знал я, что слух о моем раскаянии распространился, и известился о том токмо чрез посещения многих, приходивших слушать мои наставления о выполнении долга по закону. Сие приобрело мне название шейха; и с того времени почитали меня человеком чрезвычайным, который мог, отрешась от всех прибыточных приманок, как то воровства и грабежа, единых добродетелей наших народов, которых я убеждал их оставить и иметь в презрение таковое ремесло.