Читать книгу "Крымская война. Соотечественники - Борис Батыршин"

— Помню, как же… — кивнул Федя. — «Джеймс Уатт», «Дюк оф Веллингтон», «Сен Жан д΄Акр». Приходилось видеть в Варне. Нам тогда не так повезло — подорвали вместо линкора паршивый фрегат и сами чуть богу души не отдали. Двенадцать дырок в днище! Спасибо боцману, запасся чопиками, а то бы так и потопли посреди бухты.

Заскрипели блоки, борт «Буга» качнулся. Катер мичмана Бухреева оторвался от воды и неспешно пополз вверх. Зеленовато-прозрачные струйки стекали с днища и звонко разбивались о воду.

Лейтенант задрал голову — отсюда хорошо были видны пробоины в днище с торчащими из них деревянными затычками. Руль «единички», свороченный влево, висел на единственной петле. Семикозов снова заорал что-то ругательное, упершись в раскачивающийся катер багром.

— Вот кому не повезло… вздохнул Мори. — Удивительно только, как не взорвался котел? Два попадания, трещины — а ему хоть бы что!

«Беллерофон», восьмидесятипушечный трехдечный линкор, один из самых старых кораблей Средиземноморской эскадры (1818-й год, как-никак!) был давно знаком алмазовцам. Впервые они встретились в открытом море, на полпути между Варной и Евпаторией, когда эссеновские «эмки» заставили адмирала Дуданса повернуть назад. Линкор отделался тогда тремя попаданиями — полупудовая бомба рванула на шканцах, да пара «ромовых баб» — бутылок с кустарной зажигательной смесью — слегка опалили палубу возле грот-мачты. Через два месяца «ветерану» снова повезло: каким-то чудом он выскочил из варненского горнила и приполз залечивать ожоги на Мальту. И здесь везению пришел закономерный конец: Бог, как известно, любит троицу, и в полном соответствии с этой народной истиной, шестовые мины мичмана Бухреева поставили в карьере корабля Её Величества «Беллерофон» жирную точку.

Но старый линкор успел отомстить своему убийце. Сноп картечи, выпущенный из карронады, с оседающей в воду палубы, лег точно по оси катера. Свинцовые, размером с мелкий абрикос, свинцовые шарики изрешетили трубу, пробороздили кожух котла, снесли транец, а по дороге в клочья разорвали четыре человеческих тела. Федя на подбитое суденышко, едва сдержал рвотный позыв. Растерзанные тела бесстыдно выворачивали наружу бледно-лиловые жгуты кишок, копошились сахарно-белыми костями, фонтанировали кровью из перебитых артерий. Пайолы, банки, борта — все было обильно забрызгано красным. Семикозов лишь длинно, матерно выругался и принялся выворачивать прикрывающие дно решетчатые пайолы и наощупь, под водой, затыкать пробоины в днище. Морская вода смешавшись с кровью, немедленно стала розовой, окрасив и голландку Семикозова и парусиновые Федины брюки. Оба они, замерев, ждали второго залпа, еще одного снопа картечи — но «Беллерофон» замолк, и на этот раз навсегда. Огромный корабль медленно накренился; по палубе загрохотали сорвавшиеся с креплений пушки, в воду градом посыпались человеческие тела, а умирающий кит все валился на борт. Море захлестнуло планширь, реи коснулись гребней волн; мачты по всей длине легли на воду. Какое-то мгновение казалось, что линкор так и останется лежать на боку, подобно диковинному барельефу, копией самого себя, залитой до половины в черное стекло. Но нет — бок левиафана дрогнул и палуба повалилась вниз, накрывая, словно крышкой общего гроба, плавающие в бурлящем водовороте головы…

Катера прошли внешний рейд насквозь, лавируя среди тонущих, пылающих, опрокидывающихся кораблей её Величества королевы Виктории. Двумя милями мористее к ним присоединился второй отряд. Они, как и предсказывал Истомин, напоролись на прикрывающую внутренний рейд брандвахту, команда которой, в отличие от многих других бдительности не потеряла и встретила незваных гостей частой ружейной пальбой. Выпущенная с «Аргонавта» торпеда прекратила этот фейерверк, но атака была сорвана, и катерам пришлось повернуть, нацеливаясь с тыла на стоящие на внешнем рейде корабли. Впрочем, и их мины не пропали даром, подняв счет катерников до шести.

Общий итог оказался в пользу миноносников. «Живой» и «Строгий» записали себе по две цели. «Заветный» попал один раз, зато минеры «Свирепого» все три торпеды положили точно.

К шестой склянке, когда небо на востоке начало сереть, последний из катеров вышел к точке рандеву. С миноносцев подали буксирные концы, и минный дивизион на двенадцати узлах отошел к маткам и сопровождающему их "Громоносцу". Остальные пароходофрегаты во главе с «Вобаном» растянулись огромной подковой, перекрывая подходы к Ла-Валетте с севера и северо-запада. Небо совсем посветлело; восток наливался утренним золотом, за кормой таял в утренней дымке скалистый контур Мальты.

* * *

«Двойка», слегка скрипнув, улеглась на обшитые воловьей кожей кильблоки. Семикозов суетился вокруг, шпыняя матросов палубной команды — боцману не терпелось забраться в катер и нарисовать на трубе трехцветный шеврон — знак из четвертой победы в этой войне. И, даст Бог, не последней, хотя американец, конечно, прав — вряд ли кто-нибудь в обозримом будущем рискнет бросить вызов истоминской эскадре. Ну ничего, ухмыльнулся про себя Федя, мы не гордые, можем и сами заглянуть на огонек. Как не раз уже заглядывали — и в Варну, и в Константинополь, и в Ла-Валетту. У королевы много — и гаваней, и кораблей и моряков. А том, глядишь, и американцы подтянутся — им похоже, пришлись по вкусу ночные визиты на минных катерах.

Кстати, об американцах…

— Мистер Мори, позволите задать вам вопрос?

Американец доброжелательно взглянул на Красницкого.

— Сколько угодно, шкип, я к вашим услугам!

— Помните, нас окликнули с «Центуриона»? Вы еще что-то там ответили о грота-брасах… Я все гадаю, к чему это — англичане ведь шли на паровой тяге, со спущенными стеньгами…

Американец недоуменно нахмурился. Потом лицо его расплылось широченной улыбкой.

— О, мистер Красницки, это совсем просто! Британский морской обычай: когда умершего хоронят в море, тело кладут на доску, перекинутую через планширь. Потом кептен командует: «Грота-брасы на ветер!», судно теряет ход и мертвец по доске соскальзывает в море. Это как… — он пошевелил пальцами в воздухе, — …как если бы я крикнул им: «Опускай гроб и закапывай могилу!» Шутка, мистер Красницки!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

I

Севастополь, Морской госпиталь

Озорной лучик проник через неплотно задвинутые занавески, скользнул по комнате и легко коснулся щеки спящего. Юноша беспокойно заворочался, и простреленное плечо отозвалось болезненным толчком.

Петя Штакельберг охнул и проснулся. За окошком, во дворе морского госпиталя, перекликались веселые голоса, стучал топор. «Нестроевые, колют дрова для куховарни. Ну вот, еще один день начался…»

Сколько он уже здесь — девять дней, десять? Он осторожно, чтобы не потревожить рану, повернулся на спину и принялся вспоминать.

* * *

«Гарфорд» юнкера Штакельберга сопровождал драгунскую полуроту на рекогносцировке. Места впереди были неспокойные. Драгуны, обшаривая болгарские мазанки, то и дело находили страшные следы, оставленные арнаутами — албанскими конными иррегулярами, чьи отряды, подобно москитам, вились перед фронтом наступающей армии. Вот и последняя находка: старик с перерезанным от уха до уха горлом, две девчушки, не старше двенадцати лет, изнасилованные самым зверским образом. Их мать, нестарая еще женщина, привязана за ноги и за руки к кольям, вбитым в земляной пол, юбка задрана на голову, живот вспорот. Драгуны темнели лицами, кто вполголоса молился, кто цедил сквозь зубы черную брань, обещая припомнить извергам все, только бы дотянуться…