Читать книгу "Пропавший - Мэри Торджуссен"

За эти два с половиной года я получала письма от людей с просьбами разрешить им свидание со мной, но отец не прислал ни строчки. Особенно настойчиво ко мне пробивался Сэм. Рассказал в одном из писем, что Люси уволили за отправку от моего имени искаженных документов. Она поступала так преднамеренно, объяснил он, увидев в этом самый короткий путь для того, чтобы заполучить мою должность. «Можно подумать, что ей твоя работа досталась бы в любом случае!» – добавил Сэм. Он вообще не упомянул об их прежней любовной связи, и я сделала вывод: Сэм бросил ее. Он же информировал меня о содержании электронных писем, присланных мне отделом кадров, которые я так и не прочитала. Это были приглашения явиться для пересмотра решения о моем отстранении от работы. Но заметьте – письма были отправлены еще до суда надо мной. Больше никакой корреспонденции не поступало. Отдел кадров явно передумал возвращать меня.

Мама тоже рвалась ко мне, но для меня была непереносима мысль встретиться с ней в тюрьме. Мать не должна видеть дочь в тюремной робе. Жила она теперь по соседству с сестрой. Я написала ей, что не хочу никаких визитов, и, думаю, она не испытала при этом ничего, кроме облегчения. Тюрьма, вероятно, только этим и хороша. Никто не может приехать к вам туда без вашего согласия. Разумеется, я увижусь с мамой уже завтра, поскольку она хочет помочь мне устроиться на новом месте. Но я догадывалась, что настоящие испытания ждут меня уже после ее отъезда обратно в Шотландию. В тюрьме было трудно представить свою жизнь на свободе. Я часто слышала разговоры об этом других женщин, считавших, что получить условно-досрочное освобождение – это подобно крупному выигрышу в лотерею. Я же понимала, что они ошибаются. Ничто не станет прежним для меня. Я потеряла все, что имела.

– Насколько мне известно, до ареста у вас был собственный дом, – сказала Джанин.

Я кивнула:

– Да, но мама продала его по моей просьбе.

– Вы же могли просто сдать его внаем, пока находились здесь. Почему же продали?

– Не хочу возвращаться туда, – ответила я.

– Вы получили за него хорошие деньги?

– Да. И скоро я смогу внести первый взнос на покупку другого дома.

– А кто распоряжался вашими средствами, пока вы отбывали срок? На них никто больше не претендует?

Я вздохнула, хотя должна бы привыкнуть, что у заключенных не может быть никаких секретов.

– Я перевела свои счета в банке на другую фамилию, и моя мама стала доверенным лицом, контролировавшим деньги.

Бросив отца, мама очень изменилась. Неизвестно из какого источника, но она обрела крепчайшую силу воли, и после оглашения моего приговора приехала из Шотландии, чтобы выставить мой дом на продажу. А когда его купили, снова явилась в компании мужа сестры и пары его дружков. Знала, что при такой защите отец и пальцем ее тронуть не рискнет. Она описывала мне, как дождалась его отъезда на работу, а потом они все вместе вошли в дом, чтобы забрать ее оставшиеся вещи. Оттуда она отправилась ко мне, тоже за вещами. В следующем письме рассказывала, что Шейла и Рэй наблюдали за ней из окна своей гостиной. Но все мое имущество хранилось отныне на складе, хотя мне не хотелось больше видеть ничего из своих прежних пожитков.

– Я знаю, Вики беседовала с вами по поводу работы. Не забывайте, что и я могу помочь вам подыскать подходящее место, – сказала Джанин. – Или, вернее, указать вам правильное направление поисков. А нам с вами предстоит встречаться еженедельно. Это одно из условий освобождения. Вам потребуется пара недель, чтобы обжиться в новом доме, но следует начать искать работу как можно скорее.

Я сжалась. Мне ведь уже дали понять, что я едва ли буду принята куда-либо на должность даже простого бухгалтера. И с работой возникнут проблемы. Придется сообщать любому нанимателю о своем недавнем выходе из тюрьмы: не лучшая рекомендация, если принять во внимание общий экономический спад. Уже года два я часто ломала себе голову над тем, чем смогу заняться, но так ни к чему и не пришла. Единственным разумным выходом представлялось открытие своего небольшого бизнеса. Мне с трудом удавалось вообразить, как я заполняю анкету при приеме на работу и объясняю причины своего пребывания за решеткой.

– И последнее, о чем мне необходимо поговорить с вами, – продолжила Джанин. Она перевернула еще одну страницу моего личного дела. – Из этих материалов следует, что поначалу вы были склонны обвинять других людей в том, что оказались в столь тяжелой ситуации. Сваливали на них все, что натворили сами. – Она еще раз прочитала текст документа. – Особенно это касалось Мэттью Стоуна. Он давал показания против вас в суде, если не ошибаюсь.

Я с тоской вспомнила, как Мэтт, отощавший и очень бледный, со свидетельской скамьи рассказывал всем о постоянном насилии над собой с моей стороны. Стоило ему впервые произнести подобную фразу, как глаза присутствующих в зале устремились на меня. Кроме его собственных, разумеется. На меня он избегал смотреть. Казалось, что для него меня не существовало.

– Значит, вы утверждаете, что подсудимая регулярно била вас? – спросил его представитель прокуратуры.

Мэтт молча кивнул, но его заставили отчетливо произнести: «Да, это так» – для занесения в протокол. С дрожью в голосе он сделал это.

– Когда это началось?

– Мы были знакомы около двух лет, когда она впервые распустила руки. – Мэтт смотрел в противоположную от меня сторону. Но я уставилась прямо на него, и он чувствовал на себе мой взгляд. – У нее всегда был необузданный темперамент, но до того момента она никогда не кидалась в ярости на меня.

В зале суда был собачий холод, и мне приходилось прятать руки в рукавах свитера. Отчасти, чтобы согреть, но и скрыть дрожь тоже. Или, по крайней мере, скрыть ее от публики в зале. Пока Мэтт говорил, мои пальцы нащупали шрамы на руках, оставленные мной самой в злости на себя, когда по ночам я лежала на койке в тесной камере, думая о доме, о Мэтте и о Кэти. Обо всем, чего мне так не хватало, чего я лишилась.

– Насколько часто происходили подобные нападения на вас? – спросил прокурор.

Нападения? Я не воспринимала свои действия как нападения. Но видела присяжных, смотревших на меня в изумлении. Я знала, что вопреки всем инструкциям и правилам они непременно станут обсуждать меня между собой сегодня же вечером.

– Каждый раз, когда между нами возникали разногласия и мы ссорились, – ответил Мэтт. – Приблизительно раз в месяц. Иногда несколько месяцев могли пройти без скандалов, но мне приходилось быть настороже. Это напоминало переход через минное поле. Взрыв мог последовать в любой момент. – Он замялся. – Мне стало казаться, что она постоянно ищет предлог. Ей хотелось ударить меня, и она вступала в перепалку, чтобы получить повод для насилия.

Лишь усилием воли мне удалось сохранить спокойное выражение лица, понимая, что все в зале ждут моей реакции на его слова. Мэтт им искусно лгал. Да, мы действительно ссорились. Разве есть пары, обходящиеся без разногласий между собой? А потом он намеренно делал что-то, выводившее меня из себя, сводившее с ума от раздражения, и тогда, конечно же, я была вынуждена ответить ему. А кто сдержался бы на моем месте? Но я понимала, что в зале суда скорее поверят ему, чем мне.