Читать книгу "Корабль Рима - Джон Стэк"

Триумфальное шествие достигло главной площади, и толпа разразилась неистовыми криками, приветствуя Дуилия, поднимавшегося по ступеням курии. Там сенаторы возложат ему на голову золотой оливковый венок — символ победы. Сципион не мог думать об этом без отвращения. Награду отняли у него с помощью хитрости и предательства. Высказывались даже предложения наградить Дуилия когноменом, почетным прозвищем, которое отражало бы признание его победы. Политические противники уже придумали Сципиону собственное прозвище: Асина, или Осел, в честь позорного поражения при Липаре.

Услышав, что кто-то вошел в комнату, сенатор встал. Это была его жена Фабиола. Женщина медленно приблизилась к Сципиону; лицо ее оставалось суровым. Фабиола взяла кубок из руки мужа и аккуратно поставила на стол.

— Тебя предали, — сказала она.

Сципион кивнул, снова сел и потянулся за кубком.

Фабиола остановила его руку, взяла Сципиона за подбородок и подняла его лицо, глядя прямо в глаза.

— Тебя предали в твоем собственном доме, один из рабов, который состоит на службе у Дуилия.

Слова жены медленно доходили до сознания Сципиона.

— Ты знаешь, кто это?

— Да, но он ни о чем не подозревает.

Сципион кивнул; ему ничего не нужно было объяснять. Если предатель не догадывается, что его раскрыли, появляется возможность манипулировать информацией, которую получает Дуилий. Консул улыбнулся, и его улыбка тотчас отразилась на лице жены. Приветственные крики на площади усилились, и Сципион закрыл глаза. Впервые за весь день этот звук не раздражал консула, и он сумел отвлечься от шума, сосредоточившись на лицах врагов, проплывавших перед его внутренним взором, — лицах сенаторов и капитана галеры, врагов, которые жестоко поплатятся за неверность и предательство.

* * *

Гиско закричал от боли, когда второй гвоздь пронзил его правую ладонь. Привязывая его запястья к перекладине, палачи работали молча и споро, не обращая внимания на безумное лицо жертвы. Гамилькар бесстрастно смотрел на приговоренного адмирала, пряча за невозмутимостью отвращение к жестокому ритуалу. Всего в нескольких ярдах от него Будес раскрыл рот в безмолвном крике, когда веревку до отказа затянули на его шее. Он рухнул на землю, а распухший красный язык вывалился изо рта. Двое стражников подняли безжизненное тело бывшего командира эскадры и швырнули в костер, где уже горели тела шестерых высших офицеров флота.

Очередными ударами молотка палачи прибили ноги Гиско к боковинам креста, чтобы дать опору верхней половине тела и продлить агонию. Крики адмирала не ослабевали — физическая сила и природная выносливость не давали ему потерять сознание. Крест подняли в вертикальное положение, и теперь вес тела приходился на пронзенные гвоздями руки и нога. Невыносимая боль лишила Гиско остатков гордости, и он молил о смерти.

Не обращая внимания на крики приговоренного к смерти, Гамилькар повернулся спиной к Гиско и окинул взглядом бухту. В порту Панорма стояли на якоре девяносто шесть галер, которым удалось избежать катастрофы при Милах, — слабое утешение за потерю огромного количества кораблей. Гамилькару предстоит направить Совету отчет о казни Гиско и требование немедленно поручить ему единоличное руководство кампанией. Первым делом он призовет на помощь флот, базирующийся в Малаке на южном берегу Иберии; в течение месяца сто двадцать галер будут в водах Сицилии.

Гамилькар снова повернулся к Гиско, крики которого перешли в невнятное бормотание. На долю секунды адмирал пришел в себя и посмотрел на остатки флота, которым когда-то командовал. Гамилькар кивнул, определяя судьбу Гиско. Завтра он прикажет перебить адмиралу ноги, и тот умрет от удушья, когда вес собственного тела сдавит его легкие.

Отпустив охрану, Гамилькар пошел по берегу к порту, проклиная Сицилию и с ненавистью думая о пустынных берегах и суровых горах острова, совсем не похожих на плодородные окрестности Карфагена. Катастрофа при Милах черным пятном легла на город, и Гамилькар остро чувствовал позор поражения, понимая, что смыть его может только кровь римлян. Враг готовится нанести удар по Термам, единственному порту на северном побережье Сицилии, который оставался в руках карфагенян. После победы враг утратит осторожность, уверившись в том, что карфагеняне разбиты. Гамилькар поклялся рассеять эти иллюзии.

* * *

Аттик, вместе с Дуилием поднимавшийся по лестнице в сенат, смотрел на боевые знамена карфагенян, устилавшие ступени курии, и вспоминал, когда он видел их последний раз.

— Твое место в Риме, Аттик, — внезапно сказал Дуилий; его голос был едва различим среди приветственных криков толпы. Капитан повернулся к человеку, шедшему рядом с ним; лицо консула светилось гордостью и великодушием. — Переходи ко мне на службу, — продолжал тот, — и я обещаю, что город всегда будет у твоих ног.

Дуилий посмотрел в глаза Аттику, затем отвернулся. Им оставалось преодолеть последние несколько ступеней, и сенаторы уже потеснились, освобождая для консула место в центре. Поднявшись наверх вслед за Дуилием, Аттик повернулся. От представшей перед его взором картины захватывало дух: от подножия лестницы во все стороны, насколько хватало глаз, простиралась огромная толпа римлян — весь город был у его ног.

Рев толпы волнами накатывал на Аттика, наблюдавшего, как сенаторы вручают Дуилию золотой оливковый венок, и капитан закрыл глаза, представив, что это шум морских волн, разбивающихся о нос «Аквилы». В то же мгновение он окончательно понял: его место на кормовой палубе галеры. Внутренним взором Аттик видел чистый горизонт прямо по курсу корабля, ощущал вкус и запах соленого морского бриза, слышал хлопанье парусины и скрип такелажа — парус поймал попутный ветер, и изящный корпус «Аквилы» разрезал белые барашки волн.

Дуилий повернулся навстречу восторженным крикам толпы, и Аттик открыл глаза, но ощущение, что его место не здесь, не исчезло. Рим никогда не станет его домом, но теперь Аттик твердо знал: его судьба прочно связана с судьбой этого города, а его будущее зависит от тех, кого предки считали врагами. Капитан — как и его «Аквила» — уже не просто одинокий воин морей. Теперь он командир римского флота, а его галера — корабль Рима.

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Первая пуническая война началась в 264 г. до н. э., когда население Мессины, опасаясь захвата города тираном Сиракуз Гиероном II, отправило послов в Рим и Карфаген, предлагая заключить союз, который обезопасит Мессину. Первым отреагировал Карфаген. Убедив Гиерона отказаться от своих планов, карфагеняне быстро захватили город и разместили в нем гарнизон.

Рим медлил с ответом, считая конфликт между Сиракузами и Мессиной внутренним делом Сицилии. Однако постоянное присутствие карфагенян в непосредственной близости от Италии вынудило Республику отправить легионы на остров — впервые за всю историю Рима его войско покидало материк. К концу 264 г. до н. э. после нескольких поражений Гиерон заключил с Римом договор, согласно которому Сиракузы сохранили независимость, но обязались не выводить войска за пределы своей территории на юго-востоке острова. Теперь конфликт перерос в противостояние Карфагена и Рима, стремившегося завладеть Сицилией.