Читать книгу "Внучка берендеева. Второй семестр - Карина Демина"

– Именно… сил начертательная магия почти не требует… – Люциана Береславовна перстенек на мизинце крутанула, с камнем красным. – Поэтому почти любой человек, в ком хоть капля силы есть, сумеет запустить схему. С другой стороны, вы, безусловно, правы в том, что тот, кто обращается к схемам, должен быть предельно аккуратен. Любая ошибка в лучшем случае сделает заклинание бессильным, а в худшем… в худшем возможно извращение сути его с непредсказуемыми последствиями. Таким образом, вновь же, экстраполируя…

– Чего?

– Не «чего», Зослава. Следите за речью, право слово… и перебивать собеседника, даже если вам что-то непонятно, крайне невежливо. Дождитесь, когда он закончит, а затем спрашивайте. Экстраполяция – это перенос свойств…

Ага… объяснила.

Одно непонятное – другим. Мы заклятья переносу на курсе третьем проходить станем, так Архип Полуэктович говаривал.

– …возвращаясь к вашему ночному приключению, какие напрашиваются выводы?

Я роту открыла.

И закрыла.

Выводы?

А какие выводы? Нехорошие… небось чужих в Акадэмии нетушки… и значится, ктой-то, мне знакомый, вздумал от Евстигнея избавиться.

…нет, не этого от меня Люциана Береславовна ждет.

Сидит.

Усмехается.

Колечки с перстеньками перебирает. И будто бы вовсе меня не видит…

– Он… тот, который ночью… он знал, что Евстигней хворый… и сумел дозваться… повести туда, куда ему надобно…

– Верно, – кивнула Люциана Береславовна. – Магия разума… тонкое воздействие, опять же, требует невероятной сосредоточенности, потому что разум любого человека ощущает чуждое влияние и стремится обрести свободу. Во сне защита ослабевает. И если человек болен, то болезнью его именно во сне управлять проще. Что еще?

– Он… умеет чертить.

– Полагаю, под этим вы подразумевали, что наш неизвестный злоумышленник в достаточной мере владеет навыками начертательной магии, чтобы построить сложное многоуровневое заклинание. Вновь верно.

От же… говорим, навроде, об одном, а слова разные, и у нее красиво выходит, а я… что линии кривые в заданной схеме.

– Не студиозус это, – шепотом произнесла я и взгляд отвела.

– Что ж… здесь можно и поспорить, но не стану. Сколь бы талантливы студиозусы ни были, но некоторые моменты схемы указывают на старую школу. Очень старую… в учебниках нынешних такие нюансы опущены… да и вообще, полагаю, в книгах вряд ли удастся отыскать несколько связок. Удивительной красоты конструкция вышла… как бы там ни было, но вы в одном правы. Человек, который это затеял, давно расстался со студенческой скамьей. И если разобраться, круг подозреваемых не так и велик. Я, Мирослава и Марьяна… так что, пожалуй, правильнее было бы говорить не «он», а «она».

– А…

– Фрола можно сразу исключить. Он слишком порядочен и прямолинеен, чтобы затевать подобную игру… да и с начертательной магией у него не ладилось. Архипу и вовсе незачем. Его народ выше прочего ставит верность. Не важно, правителю ли… женщине… Архип давал присягу. И скорее умрет, чем ее нарушит. Остаемся мы… К слову, Зослава… полагаю, вам предстоит пара-тройка крайне занимательных бесед… полагаю, вам расскажут примерно то, до чего мы дошли. А заодно намекнут, что нет нужды долго искать человека, который разбирается в начертательной магии. Кто разбирается в ней лучше меня?

Я роту открыла.

И закрыла.

А и вправду… она ж нам лекции читала. И практикумы вела, заставляя вырисовывать схемы, и еще после про каждую говорила, до чего крива она. Один Ильюшка со всех похвалы удостоен был, мол, старается, не то что мы, криворукие…

– Именно, Зослава… и поверь, мотив у меня тоже имеется. – Она стиснула серебряный браслет. – Возможно, что и поэтому они молчат… предавшему единожды, кто поверит?

Это она про себя?

Я б, может, окаянства набравшися, и задала б вопрос, да не успела.

За дверями вдруг загрохотало, загремело…

– Отворяйте! – донесся зычный мужской голос, от которого я ажно присела. – Боярыня Ефросинья Аникеевна внучку лицезреть желают!

– Чего? – вырвалося одновременно и у меня, и у Люцианы Береславовны.

Глава 27. Явление боярыни

В дверь колотили.

Не иначе посохом, а может, и дубиною, отчего дверь оная прогибалася, но держалась. А что, хорошая дверь, дубовая, на петлях железных.

Резная.

Расписная.

С засовом толстым, с ручкою кованой в виде головы звериной.

– Отворяйте! – голосил неведомый мужик.

А как смолкал, становился слышен хор женских голосов.

– …ой, росла девонька, что березка при дороге…

– …извели сироту-сиротинушку, не пожалели живота…

– …кинули зверю лютому на растерзание… ой, жалость-то кака…

Мы с Люцианой Береславовной переглянулися.

– Это что? – одними губами спросила она.

– Это… бабка моя… в гости, наверное, заглянуть решила…

– …горе-горюшко… не видят ныне глазыньки… не ходют ноженьки…

Глазыньки мои видели очень даже неплохо. А ноженьки худо-бедно, но тело держали.

– …заморили…

– …рученьки не держат…

Чего они не держат?

Держат… вот пирога бы какого подержали…

– Отворяйте!

– Я ему сейчас отворю, – ласково-ласково произнесла Люциана Береславовна, а меж пальцев ее блеснул огонек.

А ведь магичка она не из последних.

Силы невеликой? Вона, нонешнею ноченькою силы много не понадобилося, чтоб Евстигнея известь. Чудом обошлося, не иначей…

– Прилягте, Зослава, – на редкость миролюбиво предложила Люциана Береславовна, – как лежали, так и прилягте…

Зачем?

– А мы с вашей… бабушкой побеседуем.

– …летять утки… летять утки… – затянул кто-то песню.

Ох, бабушка, что ж ты меня позоришь на всю-то Акадэмию?

– …и два гуся, – добавили баском.

Ага… с четвертушкою.

Я возлегла на кровать, а Люциана Береславовна меня одеяльцем укрыла.

С головою.

– Смирно лежите, – велела она и пальцами щелкнула, отчего в теле моем немота приключилась, и такая… ох, разумею Еську, ажно жаль его стало. Вот чую и рученьки свои, и ноженьки, и прочее все, чего есть, даже пятку свою свербючую.

Чуть, чую, но ни пальчиком шелохнуть не способная.

– Так оно верней будет…

– Отворяйте!

– А стояла на горе рябинушка-рябина… схоронила матка единственного сына…