Читать книгу "Драккары Одина - Андрей Зайцев"

— У людей князя Людовита другие стрелы, — заметил Хафтур, глядя на ржавый наконечник.

— На наши тоже непохожа, — вторил ему Рогнвальд. — Какой-то необычный способ изготовления...

— Такая стрела может пробить латы, — высказал свое мнение Дитфен. — Я видел нечто подобное у франков.

— Сдается мне, что у Того, Кто убивает здесь людей, другое оружие, — заключил Рогнвальд, отбросив обломок.

— Я в этом не уверен, — с сомнением возразил Дитфен, наименее суеверный из всех. — Людей убивают не призраки, а такие же люди из плоти крови. По крайней мере так было всегда, когда я встречался со смертью.

— Ты, что же, не веришь в мертвых странников? — удив­ленно воззрился на него Рогнвальд.

— А ты их когда-нибудь видел?

— Нет, не видел, но... — Рогнвальд провел ладонью по лбу влажному от пота. — Но когда мы были в Ирландии, то... клянусь бортом нашего «Ока Дракона», я слышал стоны за стеной в одном из монастырей, который мы ограбили. По­том, сколько мы не искали, никого не могли найти. А стоны слышал не только я...

— А ты не думал, что там просто живые люди, которых замуровали в стене? — спросил Дитфен, подойдя к разрушен­ной части башни и глянув вниз, как некоторое время назад сделал Олаф.

— Для чего? — удивился Рогнвальд.

— Так делают люди, которые называют себя христианами, — продолжал невозмутимо Дитфен. — Они замуровывают людей заживо, если те отступились от веры или совершили другую тяжкую провинность.

— Я слышал об этом, — подтвердил слова сакса Хафтур. — Еще в дни моей юности, когда мы высадились на острове Айона, один христианский монах, которого мы захватили, рассказывал о таком наказании. Но только рассказ его звучал иначе. Он говорил, что в давние времена так поступали рим­ляне с первыми христианами.

— А в кого верили эти... римляне? — спросил Рогнвальд, которого все эти разговоры ужасно утомили. В памяти его еще хранились слова матери об устройстве мира. Там все было просто и ясно: и жизнь асов — богов, и жизнь людей, и нити судеб, что плетут норны, и будущая гибель...

— У них были другие боги, — сказал задумчиво Хафтур. — Но нам нужно торопиться. Солнце вот-вот зайдет.

— Это верно, — согласился Дитфен, глядя вдаль, туда, где над верхушками деревьев открывался вид на море, спокойное перед закатом. Там была свобода, а здесь... Жутковатое логово смерти, еще не познанное, но уже незримо втягивающее в себя, как в болотную трясину...

* * *

Когда за Кетилем и Виглифом закрылась тяжелая дубовая дверь, в душу Рагнара закралось сомнение. Он не смог бы объяснить, в чем дело, но у него возникло ощущение, что при­вел своих людей на заклание чужому богу. И этот чужой бог, многоглавый и многоглазый, только ждет наступления ночи, чтобы подобраться к своим жертвам. Рагнар невольно огля­нулся вокруг. Но никто из викингов не заметил его смятения. Все были спокойны и немногословны. А князь Людовит, сев на гнедого коня, бросил на прощание:

— Увидимся утром, Рагнар. Желаю тебе и твоим людям удачи!

Князь, окруженный дружинниками, скрылся в чаще. Оста­лось около десятка его людей, расположившихся с другой стороны башни.

Сумерки, как это обычно бывает в лесу, быстро пере­ходили в ночь. Дружинники Людовита разожгли костер, и было слышно, как они весело переговариваются между собой, и горланят песни на своем языке, опьяненные медовухой. Они как будто напрочь забыли о том, зачем они здесь. Или все это лишь маскировка?

Гуннар и Рогнвальд также разожгли костер, расположив­шись так, чтобы вход в башню оставался в поле зрения. Олаф притащил охапку хвороста, который набрал поблизости. Чет­веро викингов и Дитфен присели возле пылающего костра, а Рагнар, испытывая смутную тревогу, бродил неподалеку, поглядывая в сторону людей князя.

— Вот что я вам скажу, — говорил между тем своим товари­щам Хафтур, держа в руке кусок жареной оленины — остатки ужина, которые они захватили с собой. — Эта башня раньше находилась на берегу моря...

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво спросил Гуннар, разжевывая мясо, сдобренное какой-то незнакомой норманнам приправой, имеющей очень острый вкус.

— Можешь мне поверить, — Хафтур говорил серьезно. — Но только это было очень давно. С тех пор море ушло, а берег зарос лесом. А эти постройки вокруг — остатки стены, которая была разрушена во время давней войны. Сам посуди, зачем строить башню в глухом лесу? И она очень похожа на те бе­реговые башни, что есть в Британии.

— Соглашусь с тобой, Хафтур, — кивнул Дитфен. — Все это очень напоминает береговую крепость, но сколько же времени прошло с тех пор? Это было, пожалуй, даже раньше, чем Мер­лин колдовал со своими друидами в храмовых рощах, надеясь отпугнуть моих предков-саксов, во главе с Хенгистом.

— Да, может быть, это береговая крепость. Ну и что? — зычным голосом вопросил Рогнвальд. — Что это нам дает? Если честно, меня больше всего занимает, что приходит сюда по ночам? А все остальное...

— Ты заметил, эти венеды ведут себя странно? — Гуннар показал Хафтуру за спину, на место ночевки людей князя.

— Как? — Хафтур подбросил в огонь хворостину.

— Они уверены.

— В чем? — насторожился чуткий Рогнвальд.

— В том, что с ними ничего не случится.

— Конечно, что с ними может случиться? — насмешливо обронил проницательный Дитфен. — Ведь Тот, Кто убивает, никогда не выходит из Башни.

— Им, стало быть, это хорошо известно.

— Я хотел бы превратиться в мышь и, подобно Локи, подо­браться к ним, подслушать их разговор, — сказал Рогнвальд.

— Ты же не знаешь их языка? — возразил Дитфен. — А Локи мог понимать язык как людей, так и птиц и зверей. Чем они лучше?

Олаф молча сидел у костра, слушая разговоры викингов, и боролся с подступающей дремой. По уговору, первым в до­зоре останется Рогнвальд, который затем разбудит Гуннара, а тот — Хафтура. Олафу решили дать поспать в первую ночь.

Сгущаясь, ночной мрак обступал их плотной завесой. Из­редка Олаф поглядывал на башню, по стене которой плясали языки пламени. Тени людей казались уродливыми существами, выползшими из ночного леса на свое потаенное сборище.

Викинги продолжали спорить, кто или что обитает в башне и выходит наружу по ночам. А Олаф подумал о Кетиле и Виглифе. Как они там? У этого народа не при­нято излишне переживать за воинов, считалось, что те сами должны позаботиться о себе. Покинуть в момент боя своего вождя, предать товарищей означало покрыть себя несмы­ваемым позором. Но если викинг умирал, сожалели о нем лишь немногие.

Голоса венедов стихали. Гуннар и Хафтур легли спать, а Рогнвальд о чем-то тихо переговаривался с Рагнаром. Олаф закрыл глаза, слушая крик ночной птицы, прячущейся в бли­жайшей чаще. И вдруг ему почудилось, что из леса неслышно, не касаясь земли, вышел какой-то человек. Он шел медленно, не поворачивал головы, а одежда — длинная ряса о капюшоном... Он был похож на христианских монахов, о которых много рас­сказывали те, кто видел их. Странная фигура приблизилась к башне и... вошла в нее, словно в стене была невидимая дверь. Олаф вздрогнул, открывая глаза. Прямо перед ним, вороша костер, сидел Рогнвальд, невозмутимый и спокойной.