Читать книгу "Добрые люди - Артуро Перес-Реверте"

– А чехлы у тебя есть?

– Чего?

– Защитные чехлы. Презервативы… Овечья кишка, не знаешь, что ли?

– Закончились.

– Ясно…

Шлюха подходит ближе. Она без шляпы, и сейчас Рапосо может рассмотреть ее чуть лучше. От нее пахнет смесью пота, вина и резких дешевых духов. Мужчинами, которые были с ней этой ночью.

– Можете войти сзади, если вам так больше нравится.

– Был бы чехол, а так мне все равно – что спереди, что сзади.

– А если ртом?

Рапосо колеблется. Ему любопытно. Учитывая, что испанские шлюхи подобными вещами не занимаются – они, как и прочие испанки, большие любительницы месс и четок, а исповедники такое запрещают, – предложение звучит заманчиво. Однако в последний момент он качает головой.

– Ничего не нужно.

– Ладно, давай за три франка.

– Сказал же, нет.

Удаляясь, он слышит, как женщина вполголоса чертыхается. «Salaud de merde»[68], — несется ему вслед. Или ему лишь кажется, что он слышит именно эти слова. В любом случае интонация женщины сделала бы понятным любой язык. Отойдя подальше, Рапосо расстегивает шинель и с наслаждением облегчает мочевой пузырь, пуская обильную струю на груду битого кирпича в темном и узком закутке, чьи тени еще контрастнее при свете ущербной луны, которая в этот миг высунулась из-за крыш, позволяя разглядеть горы мусора. В тот миг, когда Рапосо уже застегивает штаны, прямо перед ним сверкают красные, налитые злобой глазки следящей за ним крысы. Размером крыса едва ли не с кошку: замерла неподвижно, смотрит пристально, сжалась в комочек, чтобы ее не заметили. Рапосо тоже ее рассматривает несколько секунд, затем наклоняется и нащупывает рукой обломок кирпича. Должно быть, крыса угадывает его намерение: она издает пронзительный визг, полный ненависти и отчаяния, которые лишь забавляют жестокого человека, уже занесшего руку с зажатым в ней кирпичом. Крыса, загнанная в угол, среди зловонного мусора. Вот как выглядит наш мир, думает Рапосо, швыряя в нее кирпич.

8. Кабальеро из кофейни «Прокоп»

Миновало то время, когда несправедливость приводила меня в ярость.

Дени Дидро. «Письма к Софии Волан»

Им упорно не везет. Несмотря на добровольную помощь аббата Брингаса и расположение новых друзей и знакомых, а также рекомендацию мсье Дансени, адресованную его постоянным поставщикам, первое издание «Энциклопедии» по-прежнему ускользает от них. Складывается впечатление, что во всем Париже не осталось ни единого полного собрания – так, философ Бертанваль подтвердил, что из 4225 экземпляров первого тиража три четверти было продано за границу, – а визиты дона Педро и дона Эрмохенеса во всевозможные книжные лавки не увенчались успехом: «Рапно» напротив Ле-Карм, «Кийо» возле больницы Дьё, «Камсон и Кюнье» под сводами Лувра, вдова Баллар на рю-де-Матюрен… Ни в самых престижных, ни в самых скромных лавках, ни в букинистических магазинах и colporteurs на набережной Сены и Елисейских полях не нашлось двадцати восьми томов первого издания ин-фолио. Удается разыскать лишь отдельные тома, а мадам Баллар, хозяйка королевской типографии, может предложить переиздание четырнадцати последних томов, отпечатанное в Женеве. Что же касается полного собрания, в результате всех усилий им удалось обнаружить две «Энциклопедии», обе сомнительные: одна – издания Лукки, ин-фолио, вторая – от Ивердона в тридцати девяти томах ин-кварто с изрядно переиначенными текстами, которую книготорговец по имени Беллен с улицы Сен-Жак готов уступить всего за 300 ливров, однако аббат Брингас категоричеки ее забраковал.

– Даже цена выдает низкое качество, – презрительно ворчит аббат. – А в довершение всего ее похвалил Вольтер!

Дон Эрмохенес, жертва грудной жабы, вынужден соблюдать постельный режим. На библиотекаре ночная рубашка и колпак, тяжелое одеяло достает до подбородка, покрытого двухдневной щетиной, от которой его лицо со слезящимися глазами, покрасневшими и воспаленными, кажется уже не таким круглым. Окно, выходящее на улицу, закрыто, невынесенный горшок полон мутной мочи. Все в его в комнате носит оттенок запустения, застарелой болезни и страданий человеческого тела. Аббат и дон Педро только что вернулись с улицы, в который раз безрезультатно обойдя город в поисках книг, и сразу же принимаются за больного. Они сидят рядом с кроватью, адмирал отпаивает библиотекаря тепловатой лимонной водой, чтобы предотвратить обезвоживание.

– Ничего страшного, дорогой друг. Это всего лишь простуда, к тому же не из тяжелых… Многие так болеют.

– У меня грудь заложена, – слабым голосом стонет дон Эрмохенес.

– Зато кашель частый, но влажный. Хорошо откашливается, и это хороший знак… В любом случае, сеньор аббат уже пригласил доктора, своего друга.

– Именно так, – кивает Брингас. – Специалист, которому можно доверять. И он придет с минуты на минуту.

– Как же мне не везет, – печально сообщает библиотекарь. – Кругом Париж, а я болен. Забросил свои обязанности.

– Вы вряд ли чем-то могли бы нам помочь, дон Эрмес, – заверяет его адмирал. – Наши возможности сильно сократились. Это первое издание, за которым мы охотимся, просто растаяло в воздухе… Даже женевское переиздание ин-фолио невозможно найти полностью. Говорят, последнее поступило в продажу в количестве не менее двух тысяч экземпляров, но и они закончились.

– А остальные? Не могли же они сквозь землю провалиться, дорогой адмирал! Куда подевалась тосканское издание, о котором нам рассказывали несколько дней назад?

– Оно никуда не годится. Все статьи, как нам удалось узнать, были для этого издания переписаны.

– Придется возвращаться с пустыми руками.

– Не знаю… Сегодня утром написал в Академию и отправил письмо срочной почтой.

Дон Эрмохенес забеспокоился.

– Но ведь это страшно дорого, – возмущается он. – А если учесть остальные расходы… Друг мой, у нас заканчиваются деньги!

– А что делать? Нам нужны указания от наших мадридских коллег… Остается только ждать, надеясь на внезапный поворот судьбы. А ваше дело – лечиться и выздоравливать.

– Пододвиньте мне горшок, пожалуйста.

– Да, конечно.

Стучат в дверь. Это врач, приятель Брингаса, субъект с грубоватыми чертами лица и напряженным взглядом. У него длинные сальные волосы, голова кажется слишком крупной на тощем угловатом теле. Рот, длинный и слегка кривоватый, делает его похожим на двуногую ящерицу.

– Как моча? – интересуется большеротый доктор.

– Пахнет довольно противно, мутная, да и мало ее, – сообщает дон Эрмохенес.

– На груди рожистое воспаление, – говорит врач, пощупав у больного пульс и осмотрев горло с помощью черенка ложки, который он задвигает внутрь так грубо, что больного едва не выворачивает наизнанку. – Надо вернуть свежесть коже, открыв для этого все возможные двери, как то: испарение, моча, испражнения, рвота, а также артериальная жила на руке, на которую следует наложить пластырь… Разумеется, никаких сквозняков: двери и окна запереть крепко-накрепко, а печку хорошенько затопить… Сейчас я ему сделаю кровопускание.