Читать книгу "Женщины для вдохновенья - Елена Арсеньева"

И надо же так случиться, чтобы в это самое время, когда она предавалась совершенно не эмансипированному, а сугубо бабьему отчаянию, судьба преподнесла ей сюрприз. Довольно приятный. В виде влюбленного мужчины. Правда, молодого… очень молодого… На семнадцать лет моложе Аполлинарии…

Ну и что?! Подумаешь, молодой любовник! Подумаешь, это не принято! У нее и должно быть все не как у всех!

Да, ей был сорок один год, ему – двадцать четыре. Он был студентом, только что закончившим курс, и звали его Василий Розанов.

Встретились они в Нижнем Новгороде. Здесь жил брат Аполлинарии, сюда же перебрались ее старенькие родители.

Розанов давал уроки. В доме у его ученицы Аллы Щегловой его и «ушибла» с первого взгляда Аполлинария Суслова.

«Вся в черном, без воротничков и рукавчиков – со следами былой (замечательной!) красоты… Взглядом опытной кокетки она поняла, что „ушибла“ меня, – говорила холодно, спокойно. И, слово, вся – Екатерина Медичи… Говоря вообще, Суслиха действительно была великолепна, я знаю, что люди были совершенно ею покорены, пленены. Еще такой русской я не видал. Она была по стилю души совершенно русская, а если русская, то раскольница бы „поморского согласия“, или еще лучше – „хлыстовская богородица“».

Ох, как же он увяз, бедный, в этой женщине… как в болоте увяз! Камнем в нее канул!

Впрочем, красота, молодость, пылкость Розанова пробудили в Аполлинарии прежнюю чувственность. Она с удовольствием вернулась к роли эмансипантки, которой наплевать, что скажут, что подумают: она сама шепнула Василию в гостях, чтобы приходил к ней ночью. Опытная женщина, которая «любила любовь», и юнец, не знающий женщин… Финал был предрешен: он влюбился, влюбился, влюбился, он превратился в ее тень.

Три года длился этот безумный роман. Потом Василий за делом уехал в Москву – и получил там письмо от возлюбленной с предложением расстаться… Возможно, до нее дошел оскорбительный слух, пущенный вдовой Достоевского, Анной Григорьевной Сниткиной (в отместку сопернице, перед которой она всегда дрожью дрожала, которую люто ненавидела): Розанов-де женился на немолодой (это эвфемизм, Анна Григорьевна выражалась куда более грубо!) Аполлинарии Сусловой, потому что всю жизнь преклонялся перед Федором Михайловичем и буквально фетишизировал все, чего тот ни касался. Ну а уж Сусловой-то великий писатель и впрямь касался, причем неоднократно…

Конечно, это было оскорбительно, хотя и глупо донельзя. Но Аполлинария решила покончить с двусмысленным положением и объявила любовнику о грядущем расставании.

Розанов, умирая от ужаса, занял где-то пятнадцать рублей на дорогу и примчался из Москвы в Нижний – объясняться, биться головой о стенку, целовать руки, падать в ноги… и ноги он ей тоже целовал… И добился своего!

«Совершенная безвыходность положения, но в какие-то три-четыре секунды произошло измерение душ, переоценка всего прошедшего, взгляд в будущее, – и мы упали друг другу в объятия…» – так описывал он позднее эту сцену. И продолжился уже не роман, а семейная жизнь: теперь они были женаты, они были повенчаны. Розанов готов был цепями ее к себе приковать, не то что венчальными кольцами, хотя скандалище был, конечно, еще тот… Вскоре молодожены переехали в Брянск, куда Розанова направили учительствовать.

Конечно, молодого мужа держало рядом с этой женщиной не только неуемное плотское влечение, которое она умела возбуждать в нем, как никакая другая особа ее пола. Ах, это удивительная женщина! Вот его собственные слова: «Меня она никогда не любила и всемерно презирала, до отвращения – только принимала от меня „ласки“. Без „ласк“ она не могла жить. К деньгам была равнодушна. К славе – тайно завистлива. Ума – среднего, даже небольшого. Но стиль, стиль…»

Ох уж этот стиль…

И между прочим, Розанов безумно ценил беседы с ней, ее безупречный литературный вкус, оригинальные суждения. Однако при этом Аполлинария была весьма бесцеремонна: когда будущий знаменитый философ засел за свой первый большой труд «О понимании», Аполлинария почему-то назвала его писания «глупостью».

Вообще она ждала и от него, и от жизни с ним чего-то другого…

Аполлинария и прежде-то была не слишком высокого мнения о семейной жизни (нагляделась, как живет в Петербурге ее сестра Надежда со своим супругом профессором Голубевым!), ну а теперь просто ужасалась. Она хотела привычной, ничем не ограниченной свободы. Ну, предположим: не желает она встречаться с мужем трижды в день во время трапез, так почему должна делать это? А если у нее голова болит и она вовсе не желает ни с кем видеться целую неделю? А если она вдруг увлечется каким-нибудь молодым человеком, она что же, должна прятаться от мужа и притворяться?

Насчет молодого человека – это сказано не слова для…

«А.П. Суслова 43 лет влюбилась в студента Гольдовского (прелестный юноша), жида, гостившего у нас летом. А он любил другую (прелестную поповну)…» – писал Василий Розанов знакомым А.С. Глинке-Волжскому, митрополиту Санкт-Петербургскому и Ладожскому Антонию. И что же Гольдовский? Он не так легко относился к возрастным предрассудкам, как влюбленный Розанов, и отверг Аполлинарию. Но он жестоко за это поплатился: «Его одно неосторожное письмо ко мне с бранью на Александра III она переслала жандармскому полковнику в Москве, и его посадили, да и меня стали жандармы „тягать на допросы“. Мачеху его, своего друга Анну Осиповну Гольдовскую, обвинила перед мужем в связи с этим студентом Гольдовским и потребовала, чтобы я ему, своему другу – ученику – писал ругательские письма. Я отказался. Она бросила меня».

Да, после нескольких лет мучений Аполлинария бросила молодого мужа с тем, чтобы никогда больше не возвращаться. Так называемая «семейная жизнь» ей до смерти осточертела.

А ему?

«Я помню, – писал Розанов, – что, когда Суслова от меня уехала, я плакал и месяца два не знал, что делать, куда деваться, куда каждый час времени деть».

Ну, поплакал и перестал. Ему захотелось иметь настоящую семью: с милой женой и веселыми детками. Он, как тогда говорили, «сошелся» с очаровательной девушкой, Варварой Дмитриевной Бутягиной, – но жениться-то не мог «от живой жены». И принялся умолять Аполлинарию о разводе, да еще настаивал, чтобы она взяла на себя вину их разрыва.

Аполлинария только расхохоталась в ответ. Василий Васильевич был настолько разъярен, что завязал бурную переписку со вдовствующей Анной Григорьевной. В этих письмах Розанов крыл бывшую свою возлюбленную всякими нелестными эпитетами – определение «фуриозная» из них самое мягкое! – и очень старательно перемывал ей косточки. Анна Григорьевна охотно вторила.

Впрочем, негодование Василия Васильевича было понятно: ему до зарезу нужен был развод. Он тайно обвенчался со своей второй женой: ведь Варвара Дмитриевна была верующей. Если бы все открылось, Розанов понес бы кару как двоеженец не только по церковным, но и по гражданским узаконениям. Он был бы разлучен с женой, детьми, сослан…

Однако Аполлинарию это волновало очень мало: почти до конца ее жизни в 1916 году Розанов засылал к ней своих друзей, адвокатов, просителей с просьбами о разводе – но зря, попусту, напрасно…