Читать книгу "Воевода Дикого поля - Дмитрий Агалаков"

Неожиданно глаза царя открылись, и он тихо спросил:

– Что глядите? Решили, сдох я, верно? – Иоанн попытался улыбнуться. – А ну, говорите, чего мне подсыпали в вино?! Ты, Бориска, и ты, Богдашка, сознавайтесь лучше! – Говорил он с придыхом, тяжело. – По-хорошему сознавайтесь…

Им стало так страшно, что они даже распрямились не сразу – так и застыли в низком поклоне.

– О чем ты, государь? – побледнев, спросил Бельский. – Да не бредишь ли?

– Не брежу, Богдашка, – ответил тот. – Знал я, что ненавидите вы меня, знал…

Годунов первым пришел в себя и сделал шаг в сторону. Но Иоанн того не заметил – так и смотрел в глаза выцветшего лицом от страха Богдана Бельского.

– Я шкурки-то с вас сниму да на солнце высушу, – продолжал говорить Иоанн. – Слышишь, Богдашка? Малюты на вас нет, он бы своего зятька-то с особым усердием распотрошил!..

Борис Годунов стоял уже за головой неподвижно лежавшего царя. Последний год он особенно боялся за себя и своих близких. Его сестра Ирина никак не рожала от Федора, и кто тому был виной – один только Господь и знал. Но ходили слухи, что Иоанн развести их хочет. Тогда всем Годуновым конец: отторжение от власти, опала…

А теперь еще обвинение в отравлении!..

Тут наконец-то распрямился и Бельский. Взглянул на Бориса и оторопел. Тот держал в руках небольшую подушку, которую заставлял подкладывать себе под спину болевший позвоночником государь, когда опускался в кресло.

– Чего молчишь, Богдашка? – спросил Иоанн.

Царь пошевелился, кажется, пытаясь встать. Двое бояр еще раз встретились взглядами. И тогда Богдан Бельский едва заметно кивнул своему товарищу по Думе. С заискивающей улыбкой он приблизился к царю, тот уже хотел было плюнуть ему в лицо, но в этот момент на желтое остроносое лицо опустилась подушка. И в ту же секунду Богдан Бельский схватил ослабшего царя за руки и со всей силой прижал его к кровати. Куда Иоанну было тягаться с двумя еще моложавыми бугаями! Ноги государя забились, руки еще пытались вырваться, но через минуту эта пляска стала затихать – государь сдался…

Борис Годунов отнял подушку от его лица, Богдан Бельский медленно отпустил руки государя. Лицо Иоанна оказалось вздернуто вверх, борода торчала мятым клином, рот оскален, еще страшнее смотрели точно ослепшие глаза…

Оба боярина сделали по шагу назад, не сводя взгляда с Иоанна.

– Что скажем-то? – тихонько спросил Бельский.

– А то и скажем: помер, и все тут. На глазах наших помер.

– А коли врач разведает?

– Пусть только разведает! – зло усмехнулся Борис, обходя с подушкой в руках кровать. – Головы-то нам теперь рубить некому. Федор-то, сын его, мой деверь. Был бы Ванька жив, наследник, тот бы не спустил, на кол бы усадил! Отцу-душегубу под стать был. А Федька даже и не поймет, что случилось.

Их поразил страшный хрип за спиной, и они разом обернулись. Царь сидел на постели и смотрел на них так, что у Бельского ноги подогнулись.

– Я вас на кол посажу! Я! Убивцы, лиходеи, тати! Я вас терзать буду!..

С быстротой и ловкостью, какая и кошке не снилась, Годунов метнулся к царю. Вскочив на него верхом, укрыв, как саваном, парчовым кафтаном, ткнул той же подушкой в желтое лицо государя.

– Богдан! Богдан! – заревел он. – Ноги держи, ноги!

Тут и Бельский опомнился: подскочил, перехватил ноги Иоанна. Руки государя, которых держать сейчас было некому, хватали всё подряд: то ляжки сидевшего сверху Годунова, то нос и губы Бельского, который все отворачивался, прятал лицо…

С четверть часа они сидели вот так – в обнимку с государем, пока их руки и ноги не затекли от напряжения, пока не стало ясно, что пора сползать с покойного. И когда они все-таки оставили Иоанна и вновь, по-прежнему боязливо, уставились на его лицо, великое облегчение стало разливаться по жилам обоих бояр. Камнем замер тот, кто безраздельно царствовал тридцать пять лет на Руси! Злорадно улыбнувшись, Бельский наклонился и плюнул в пустую воронку открытого рта. Не страшны больше были ощерившиеся желтые зубы, пустые глаза Иоанна! Жалки, ничтожны!..

Перед ними был труп. Прах.

– Нет больше зверя, – тихо проговорил Борис Годунов. – Сейчас его Господь на небесах встретит. Долгим суд будет, ой, долгим! Мы сами состариться успеем!..

8

…Царь-азиат, на словах – поборник христианства, на деле – строгий последователь политики золотоордынских ханов, их духовный наследник, наконец-то умер. Но в народе не поверили сразу избавлению: а вдруг это новая дьявольская шутка душегуба, и не умер он вовсе? Что тогда?! Вот заговорят сейчас те, кто радовался его смерти, а он вырвется на черном коне из Кремля и скажет: «А вот он я! Не ждали?! Вечен я, вечен!» И вновь потащит всех недовольных, слово единое обронивших супротив него, на Красную площадь, и вновь начнется кровавая расправа!

И потому молчал народ – выжидал в смятении…

Но в Кремле, скоро после похорон Иоанна, новый царь всея Руси Федор Иоаннович, человек кроткий и незлобивый, а потому всеми признанный блаженным, в присутствии шурина закрывал лицо руками и причитал:

– Не хочу править страной, не стану управлять Русью! – Мотал с отчаянием головой: – Не хочу источить свое сердце властью, руки обагрить кровью своих поданных! Не хочу в зверя превратиться, как батюшка мой, да простит Господь его душу и сохранит для жизни вечной, коли суждено будет. – Федор отнимал руки в крупных перстнях от бледного лица, умоляюще смотрел в глаза Бориса Годунова: – Бери власть в свои руки, дорогой мой шурин, ты годен для того! Собери под собой мудрых советников, управляй Русью-матушкой, но, умоляю тебя, – из глаз его уже текли слезы, – будь милосерден к людям, будь к ним милостив! Слышишь меня, Борис?!

Тридцатичетырехлетний боярин, брат царицы Ирины, фаворит судьбы, кивнул:

– Все выполню, царь мой батюшка, – он медленно встал перед венценосным родственником на колени, взял его холодную тонкую руку, припал горячими сухими губами к ней. – Все исполню! – Поднял глаза на бледного и слабого Федора: – Клянусь!

Часть третья

Волжский путь

Глава 1

По указу царя-батюшки

1

Колокола Успенского собора монотонно звонили, приглашая хозяев Кремля к обедне. Но не торопился Борис Годунов, в пурпурном кафтане, расшитом золотом, на службу – он ждал нужного ему человека. Годунов лишь осенил себя крестом в красном углу царских покоев перед иконой, наскоро прошептав молитву, и вышел в посольскую залу. Тут он занял свое место – царский трон на высокой ступени. Но перед тем как сесть, оглядел его, любовно похлопал по спинке. Прирастал он к нему с каждым днем все сильнее. С первых дней почувствовал Борис это место своим – родным, законным. В регентский совет входили еще четверо знатных бояр: бывший опричник Бельский, дядя царя Федора Иоанновича со стороны матери Юрьев, Шуйский и Мстиславский, но все дальше отодвигал их от трона расчетливый и мудрый Борис Годунов. Ближе других был он по сердцу деверю своему – доверчивому царю Федору.