Читать книгу "Интеграция и идентичность. Россия как "новый Запад" - Дмитрий Тренин"

В итоге, вероятно, процесс формирования Широкой Европы (по сути, название концепции может быть иным) будет развиваться, причем довольно быстрыми темпами. Россия в этом процессе не будет принимать активного участия, хотя, разумеется, будет вынуждена считаться с изменением ситуации на своих границах. Европеизация самой России тоже будет происходить – скорее объективно, под влиянием расширения отношений и увеличения «элементов Европы» внутри России, чем субъективно. Концепция Большой Европы в той интерпретации, которая была дана выше, перспектив не имеет.

В долгосрочной перспективе (2020–2025 гг.) возможно другое развитие. Россия, с одной стороны, добившаяся существенного прогресса в экономическом, социальном и, что очень важно, политическом развитии, становится в ценностном отношении более совместимой с Евросоюзом. С другой стороны, российская элита окончательно разочаровывается в идее имперской реинтеграции. Стремясь стабилизировать положение страны по отношению к растущей мировой державе Китаю, а также к пришедшему в движение мусульманскому миру, Москва «разворачивается» в сторону Европейского союза.

Со своей стороны, Европейский союз в процессе собственного развития и в соответствии с логикой позиционирования на международной арене может прийти к выводу, что Россия с ее природными ресурсами, геополитическим положением и военным потенциалом может быть важным, даже решающим дополнением в усилиях Европы утвердиться в качестве центра силы и влияния, равного Америке и Китаю.

Результатом роста обоюдной заинтересованности друг в друге может стать более или менее устойчивая ассоциация России с Европейским союзом, о которой в общих чертах писали разные исследователи33. В этом случае «четыре пространства» могли бы наполниться содержанием, возникли бы и соответствующие механизмы российско-европейского взаимодействия в экономической, политической, военной, экологической и других областях. При этом, однако, ассоциация, если она возникнет, по духу и форме будет гораздо ближе к концепции европеизации, чем к идее дуополии.

В этой связи существующие общеевропейские структуры – Совет Европы (включая его Парламентскую ассамблею), Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе, а также региональные советы сотрудничества в бассейнах Баренцева, Балтийского, Черного морей являются инструментами европеизации России. При всей ограниченности своего влияния на внутрироссийские процессы они ясно указывают, в каком направлении меняется характер международных отношений в важнейшем регионе, не только примыкающем к границам

России, но и включающем Россию. Традиционные концепции баланса сил, великодержавности, сфер влияния, геополитических буферов, паритета и т. п., на которые продолжает ориентироваться российская внешняя политика, вытесняются идеями господства правовых отношений, составляющими основу «нормативной империи» Европейского союза34.

Европейский вызов политике России, таким образом, является не менее масштабным и при этом более сложным, чем вызов со стороны США. Москва пока протестует против фактического изменения функций ОБСЕ (упор на контроль над качеством выборов в государствах бывшего СССР)35, пристального внимания Совета Европы к ситуации в Чечне36, деятельности Международного трибунала по бывшей Югославии. При этом, однако, чем дальше, тем более очевидным становится изменение повестки дня общеевропейских отношений. К уже утвердившимся в ней проблемам демократии и прав человека добавляются проблемы ответственности должностных лиц за преступления, совершаемые от имени государства, качества окружающей среды и др. Россия не сможет дать «адекватный ответ» Европе, не изменившись внутренне.

Наряду с общими проблемами отношений России с ее западными партнерами в каждой функциональной сфере существуют комплексы частных проблем.

Политико-бюрократическая сфера

ИНТЕРЕСНЫМ ОПЫТОМ СОЕДИНЕНИЯ российской бюрократии с западными стала межправительственная комиссия по экономическому и научно-техническому сотрудничеству между Россией и США («комиссия Гор – Черномырдин»), функционировавшая в 1993–1998 гг. В тех условиях залогом успеха был хороший личный контакт вице-президента и премьер-министра. Когда Черномырдина уволили, исчез важный канал, при помощи которого США привлекали внимание российского правительства к трудным вопросам и добивались их решения37. В сущности, речь шла о канале уровня, уступавшего лишь президентскому. В этом заключалась опасность. Ельцин ревниво относился к Черномырдину, в том числе из-за его контактов с Альбертом Гором – кандидатом на пост президента США. Отставка Черномырдина в марте 1998 г. и последовавшее вслед за августовским финансовым кризисом того же года разочарование в США привели к закрытию этого канала.

Вряд ли в будущем можно ожидать возрождения подобной комиссии между Россией и США: слишком велика дистанция между ними и слишком низка степень вовлеченности США в российские дела. Тем не менее аналогичный механизм может работать между Россией и другими крупными членами международного общества, прежде всего в Европе. Наиболее естественной по форме была бы российско-французская группа, возглавляемая премьер-министрами обеих стран и докладывающая о результатах работы непосредственно президентам. Другой двусторонней бюрократической структурой – уже практиковавшейся между Россией и Германией – являются совместные заседания групп ключевых министров под председательством первых лиц.

Сказанное не умаляет роль Министерства иностранных дел – по-прежнему ведущего государственного органа, не только проводящего, но и в значительной части формирующего внешнюю политику. Это один из самых профессиональных институтов российского правительства, хранитель и продолжатель вековых традиций отечественной внешней политики и дипломатии. Более чем какое-либо другое ведомство, Министерство иностранных дел связано с внешним миром, обладает уникальными знаниями о нем и пониманием идущих в мире процессов. В то же время МИД является консервативным по духу институтом великой державы, больше ориентированным на интеграцию других стран в возглавляемое Москвой объединение, чем на интеграцию самой России в международное общество.

Канал связи и взаимодействия Совет безопасности России – Совет национальной безопасности США в прошлом работал неровно. Во многом это зависело от конкретных функций российского Совбеза, постоянно менявшихся в зависимости от потребностей «текущего момента». При Юрии Скокове (1992–1993 гг.) Совет безопасности был неудачной копией Политбюро ЦК КПСС. При Иване Рыбкине (1997–1998 гг.) он фактически стал министерством по делам Чечни. Лишь при Сергее Иванове (2000–2001 гг.) Совет функционировал в качестве концептуального центра и одновременно оперативного штаба политики безопасности.

Способность Совета безопасности выполнять роль канала связи во многом зависит также от личных качеств его секретарей. У профессионалов (Сергей и Игорь Ивановы, Андрей Кокошин), как правило, было хорошее взаимопонимание, деловой контакт с иностранными коллегами. «Пары» Кокошин – Бергер, С. Иванов – Райс, И. Иванов – Райс оказались удачными, у ряда других деятелей (В. Рушайло) контакт с иностранными партнерами просто не складывался.