Читать книгу "Инквизитор. Утверждение правды - Надежда Попова"

Суета, столь раздражающая Адельхайду в Карлштейне, преследовала и теперь: даже сюда, в комнату замка, доносился городской шум, еще более громкий, чем обыкновенно. Гостиницы и постоялые дворы занимались будущими зрителями и участниками, запоздавшими и прибывшими на турнир в последний день приготовлений; местные мальчишки шатались по улицам, подкарауливая оных участников и громко обсуждая тех, кто пришелся им не по вкусу и кто не мог отправить вдогонку слугу или оруженосца с указанием драть острякам уши, и столь же громогласно выказывая восторг теми, кто им приглянулся.

За стенами Праги, по словам Элишки (и здесь явившейся «перемолвиться парой слов с госпожой Адельгейдой»), почти у самого города, где разместилось ристалище, все еще продолжалась регистрация участников, невзирая на приближающиеся сумерки. Перепись претендентов длилась уж четвертый день, и не только по причине того, что господа рыцари подтягивались вразнобой и постепенно – просто этот турнир от прочих, проводимых иными устроителями в иное время, отличался новыми правилами. Рудольф, рассылая оглашение о предстоящей баталии, упомянул, что к участию допускается каждый носитель цепи и меча, вне зависимости от родовитости, обеспеченности и условий обретения рыцарского звания. Герольды-распорядители попытались было заикнуться о том, что Его Величество рушит вековую традицию, по которой лишь Turnieradel[75], за чьей спиной поколения знатной крови, имеет до сих пор право участия в благородных играх, однако, когда Рудольф напомнил, что турнирный герольд – должность, в общем, назначаемая, возмущения сошли на нет, и новое правило было смиренно принято. Теперь же несчастные блюстители традиций, прежде разворачивающие тех, кого не было в гербовом перечне, стиснув зубы, послушно вносили в список «всякого оборванца, именующего себя рыцарем».

Оборванец мог не иметь даже коня – и такого не бывало еще никогда и нигде. Впервые одним из центральных событий турнира были не конный групповой бой, не бухурт и не сшибка с копьями в упоре, а поединки пеших рыцарей. До сих пор мечный бой полагался лишь дополнительным, далеко не самым значащим моментом в турнирных забавах, и случалось, что его могло и вовсе не быть, посему объявленное Рудольфом новшество вызвало без преувеличения шок среди высокого рыцарства и крайнее возбуждение в рядах новопосвященного воинского братства. Пеший поединок подразумевал легкий доспех, по определению более дешевый, нежели тяжелый турнирный; разумеется, и в этой области можно было состязаться в качестве или дороговизне, порою и не имеющей к этому качеству никакого отношения, но все же угодить в число участников такого единоборства мог совершенно любой, даже странствующий неимущий рыцарь. И даже если допустить невозможное – рыцаря без меча, – и такой претендент будет иметь возможность показать себя, ибо за неимением нарочитого затупленного турнирного оружия сможет получить таковое от учредителя во временное пользование. Посему, если вдруг прямо перед днем баталии неведомый недоброжелатель подошлет наймита, дабы тот похитил единственное оружие (говорят, был и такой случай на турнире в Магдебурге), это никоим образом не повлияет ни на что. Ну, кроме затрат на приобретение оного оружия уже после проигранной или победоносной схватки…

Порушить все правила проведения подобных торжеств Рудольф, однако, не осмелился, и предварительная часть прошла в полном соответствии с негласными законами больших турниров. К традиционным танцам и пиршеству, проводимым в самом большом постоялом дворе Праги, допущены были лишь высокородные гости, многие из которых, однако, после оных танцев и покинули город, через плечо плюясь на оставляемые в пыли следы своих коней. В Прагу они явились, дабы убедиться в том, что сведения касательно нововведений есть не более чем слух, а быть может – гнусная провокация недругов Императора и рыцарства; обнаружив же, что брошенный по всей Империи клич является изложением личного распоряжения Императора, родовитые подданные гордо развернулись и оставили город. Правда, их гордости не хватило на то, чтобы не отужинать и не повеселиться с дамами за чужой счет.

Оставшиеся либо отнеслись к императорской идее равнодушно, либо заинтересовались, либо остались из чистого любопытства, дабы узреть воочию, на что окажутся способны те, кого прежде не доводилось видеть в деле, но кто de jure относится, как и они сами, к рыцарскому братству. Наверняка были и такие, кто придавал этим словам значение, бывшее в них изначально, не полагая обделенных землями и предками собратьев «второсортным рыцарством». Адельхайде уже доводилось иметь знакомство с теми, кто даже тайком вздыхал, замечая, что, быть может, рыцарского достоинства в них будет и поболе, нежели в потомственных воителях, ибо то, что родовитые обладатели звания получили фактически в наследство, те отвоевали у жизни сами.

Был, правду сказать, и еще один подвид, назвать который рыцарями не поворачивался язык даже у Рудольфа, который их таковыми и сделал. На всю Империю – несколько десятков дельцов, ни разу в жизни не державших в руках не то что копья, но даже и ножа больше хлебного, не вступавших в противостояние ни с кем опасней налогового чинуши. Хотя в последнее время еще неведомо, какой противник серьезнее – повстречавшийся на пустынной дороге вооруженный громила или маленький человечек с пронзительным взглядом и сумкой документов на плече помощника… Одно из завещаний своего отца Рудольф порою преступал, а именно – делал то, что считал нужным, наперекор советам Сфорцы. Разумеется, «пожертвования» и «выгодные контракты», а на самом деле – ссуды, которые в открытую добрым христианам давать запрещено, были порядочным довеском к доходам казны, но репутации Императора был нанесен немалый урон. Усилий, приложенных для ее восстановления, было затрачено многими и много… Этих сегодня, однако, среди участников не было; по оглашенным правилам вступить в противоборство с предпочтенным соперником могли бы и они, однако у торгашей хватило здравого смысла на то, чтобы не рисковать шеей да и все той же репутацией.

В остальном же все прошло, как шло и прежде, как бывало всегда при подобных празднествах – вкупе со званым ужином и танцами была устроена и выставка щитов высокого рыцарства, поглазеть на которую собирались вот уж который день, наверное, все жители Праги и предместий, а также многочисленные гости. Герольдмейстер прохаживался вдоль воздвигнутых пирамидой щитов, сумрачный, словно декабрьское небо; все эти гербы он уже знал наперечет, и единственное, что занимало его мысли, – это так же выставленные напоказ эмблемы низкородных приблуд, но уже за пределами городских стен, неподалеку от самого ристалища. Там толпа зевак была не меньше, а может и больше, ибо, кроме щитов многочисленных рыцарей, на подступах к месту будущих баталий, поодаль от трибун, располагались шатры и повозки торговцев, пивоваров, бродячих лицедеев и миннезингеров. Там же оными приблудами и были устроены собственные вечера танцев с угощением, подобные пражским, но в более непринужденной обстановке и с менее шикарным столом, соответствующим доходам участников.

К исходу дня, предшествующего назначенному для турнира, полагалось бы затихнуть шуму, праздношатающимся – разойтись, господам рыцарям – предаться здоровому сну, равно как и горожанам, однако говор, смех, цокот копыт и оклики не стихали до позднего вечера.