Читать книгу "Гильотина для госпитальера - Илья Стальнов"

Он уже не мог бороться. Он распластался автомобильной шиной, из которой вытянули весь воздух.

А семиконечная звезда теперь была у аббата Христана. Снова послышался визг. Он теперь звучал, как рог победы.

На глазах две звезды срослись. И образовалась одна – четырнадцатиконечная. Точь-в-точь такая, которая была выбита на камне алтаря!

– А-а-а! – послышался крик трех человек.

И столб черной энергии закрутился вокруг воссоединенной реликвии. Темень становилась все гуще и гуще. Она была не просто тьмой безлунной ночи. Она была склизкой, мерзкой и липкой тьмой, в которой водятся КОШМАРЫ. Кошмар рвался наружу. Ему хотелось многого.

– А-а-а! – звучал крик.

А тьма все густела.

Магистр Домен лежал без движения. Черный шаман распластался, спрятав лицо в руки, и шептал слова заклинаний. Происходило то, о чем он и думал-белые безумцы не смогли овладеть Темными Демонами, и те овладели ими.

Аризонцы, скованные страшным визгом и вырвавшимися силами, застыв, смотрели на смерч.

Сомов спрыгнул с пятиметровой высоты. Боль прорезала ноги – удар о камень был силен. Он упал на колено, зашипел, но потом выпрямился. Сзади приземлился, мягко, как пума, разведчик.

– Пристрели их к чертям! – заорала Пенелопа.

– На, – крикнул Филатов и нажал на спусковой крючок, посылая очередь прямо в орущие глотки. Промахнуться он не мог. Он знал, что каждая пуля найдет цель.

Пули вылетели черными точками. Они были заметны глазу – медленно плыли к своим целям и, не долетев, попадали в черный вихрь, начинали кружиться.

На этот раз Святые Материалисты издали не скрежещущий визг или загробный хохот. Они засмеялись – мелко, в унисон, отвратно и не менее зловеще. В этом хихиканье было нечто мерзкое, поднятое из самых подлых глубин человеческого существа – то, от чего к горлу подкатывает тошнота, хочется с брезгливостью и омерзением сплюнуть.

– Вот сволочь! – Филатов еще раз нажал на спуск, а потом отбросил автомат с опустевшим магазином.

– Оставь, – кинул ему Сомов. – Теперь это мое дело. Он шагнул вперед и вытянул вперед «раковину».

– Приор-ы-ы, – выдохнули Святые Материалисты хором. – Приоры-ы-ы. Ненавидим!!!

Вихрь закружился сильнее. НЕ ПРИНАДЛЕЖАЩИМ ЕМУ ГОЛОСОМ, пришедшим откуда-то издалека, больше не подчиняясь сам себе, Сомов произнес:

– Вам не удастся. Мы пришли закрыть дверь.

– Не закроете. Не-е-е-т! – Мы закрываем дверь!

Госпитальер, держа «раковину» перед собой, шагнул навстречу вихрю. И пропал в нем.

* * *

Сомов продолжал ощущать собственное "Я". Если быть точнее, он никогда не ощущал его так ясно и четко, как сейчас. Равно как никогда так ясно и четко не ощущал окружающий мир и свое место в нем. И вместе с тем никакой его прошлый опыт не годился здесь.

Как передать словами то, что в принципе передать невозможно? Органы зрения, слуха, обоняния – они вроде бы остались. Но они слились в фантасмагорическое Единое Восприятие.

А вокруг звучала (или виделась, или ощущалась неземным ароматом?) МУЗЫКА. Да, это был мир бесконечной, всепоглощающей, совершенной музыки. С нее все начиналось, и ею все кончалось. В ней было все – взлеты и жизнь бесчисленного количества Я, наполняющих эту Вселенную, аккорды Высшего Сознания Созидания. «Вначале было слово» – гласит Священное Писание. Да, именно такое СЛОВО было вначале – сложная симфония, полная Чувств, Разума и Сакрального Смысла.

Тот мир, из которого пришел Сомов, казался ему бессмысленным и бедным, закованным в формальные оковы материи и причинно-следственных связей, опутанный понятиями расстояний, времени. Новый мир был прекрасен и самодостаточен.

Он был неохватен ни для какого разума, и вместе с тем возникало ощущение единения с каждой его частичкой. Неуничтожимые Я, сохраняя свою индивидуальность, звучали каждое своим аккордом.

Другие Я, звучание которых коснулось Сомова, были добры и участливы, они излучали свет. Они вносили свой вклад во Всеобщую Гармонию. Они играли СИМФОНИЮ.

Но безмятежность была кажущаяся. Сомов почувствовал диссонанс, ложные такты, которые возникали и пятнами разливались вокруг. Некто пытался вклиниться в СИМФОНИЮ, нарушить ее звучание. В этой иной мелодии был варварский скрежет и воплощенный ужас. В ней было стремление Подчинять и Властвовать. В ней была своя темная гармония. В ней была Сила.

И Сомов понял, что эта дисгармония пытается вырваться наружу. Прорубить выход в иную Вселенную.

Ворота. Тангаилы. Им не нужна гармония. Им нужна власть. В той Вселенной они достигнут большего…

Ворота – нарушение в общей системе гармонии этого мира. Почему-то тем, кто владел здесь мелодией, нужна была помощь его, пришельца из другого мира.

И Сомов нащупал свой аккорд. Он принялся за общую работу.

Он погибал и воскресал. Он купался в бесконечной боли и наслаждался бесконечным блаженством. Он был в едином звуке. И, главное, он помогал достичь цель.

Варварский рокот темной музыки утихал, но потом набирал силу и снова звучал вовсю. Дверь становилась все шире и шире. И остановить этот процесс было невозможно.

И тогда Сомов запел мелодию. Мелодию того мира, откуда он пришел. Она звучала здесь чуждо. Она была неуместна. Она грозила катастрофой.

Так и произошло. Гармония стала нарушаться все больше, и проход между мирами стал расползаться. Тьма приготовилась хлынуть туда.

Но… Звучание Сомова вдруг вплелось в звучание этой Вселенной. Оно придало ему другие оттенки, большую глубину.

И дверь начала затягиваться. Иной ритм становился все ниже, а его носители отступали.

Дверь закрывалась. Она уже почти закрылась.

«Оставайся – так можно было расценить звучание. – Возвращаться поздно!»

Но Сомов не мог остаться. Он рванулся вперед. В ту темную пучину водоворота, в ту какофонию звуков, которая и представляла собой дверь.

Он понял, что если не успеет, то попадет в плен, в настоящий ад. И пропадет там навсегда… Тьма накрыла его…

* * *

Ох, – Сомов повернул голову. Лицо его уткнулось во что-то мокрое и мягкое.

Он с омерзением понял, что лежит лицом в перевернутом мусорном баке. И что этот мусорный бак наполнен пищевыми отходами. Так что он уткнулся в чей-то недоеденный завтрак.

– Тьфу! – сплюнул Сомов, отодвигаясь.

Голова была легкая и пустая, как воздушный шарик. Ноги ослабели так, что не хотели держать. Он сначала поднялся на четвереньки. Потом привстал, держась за бак, вздохнул глубоко и огляделся.

Вокруг него раскинулись трущобные задворки. Двор окаймляли восьмиэтажные здания, в большинстве окон отсутствовали стекла. Ощущался запах жареного мяса и нечистот. Со всех сторон на Сомова пялились люди. Больше десятка оборванцев в грязных и ярких одеждах. В основной массе это были негры или метисы. Они удивленно смотрели на пришельца. Видимо, его появление было неожиданным, так что прервало игру в карты, которой предавались четверо человек, и таскание за волосы дамы среднего возраста – этим занимался огромный негр.