Читать книгу "КонтрЭволюция - Андрей Остальский"

«Наташенька, я знаю, тебе плохо. Но ты даже не представляешь, как мне самому больно. Это, возможно, самый трагический момент моей жизни. Но сделать ничего нельзя. Нельзя идти против неодолимой силы. У меня язык не поворачивается сказать это. Но нам придется расстаться».

4

…свернулась котенком на диване. Вспомнила, что он очень любил эту ее позу. Скользнул по ней ласкающим взглядом, в нем было столько нежности. Горячей и страстной нежности. Несколько секунд она утопала в ней, расплавлялась, нежилась.

Сидела расплавленная, размягченная, упоенная. Купалась в его любви.

Какое высшее, какое совершенное счастье…

«У меня очень плохие новости», — сказал он, отвернувшись.

Она не поверила. Сидела, жмурилась, как кошечка на солнце, и думала: ах, что за чепуха, в самом-то деле! Да что такого может быть плохого — когда такое счастье? Бытовые какие-нибудь проблемы? Рабочие неприятности, интриги? О, видит бог, какие это все мелочи пузатые, суета сует, ерунда-ерундистика… Какое это все может иметь значение для двух таких счастливых людей? Когда такое счастье бесконечное?

И вдруг как молния ее ударила — боже, прости! Как она могла… конечно, есть, есть страшная опасность, подстерегающая за углом! Болезнь! Он, может быть, болен! Может быть, у него рак? Да, да, он же проходил недавно диспансеризацию, у него брали анализы… И вот теперь выяснилось… Точно, вчера он должен был идти к терапевту… Боже мой, вот в чем дело!

Как страшно! Точно холод смертельный обжигает внутри. Сжимает горло. Не заметила, как слезы навернулись на глаза… Но можно бороться. Бывают случаи — пусть редкие — излечения. Полного или почти полного. Много лет счастья еще!

Вдруг, сама не поняла, как оказалась перед ним стоящей на коленях, обнимающей его ноги.

— Скажи… скажи… это… врач? Да? Ты ходил к терапевту? Что он тебе сказал?

Фофанов отстранил ее. Посмотрел странно, как на ненормальную. Сказал холодно:

— С чего ты взяла? Я к терапевту не пошел. Времени нет. Позвонил, сказал, если ничего срочного, то давайте отложим. Мне нужно сдавать кусок для отчетного доклада вот-вот. Хотели, видите ли, обсудить со мной результаты анализов и диспансеризации. Я тоже испугался поначалу, думал: может, нашли что-нибудь? А оказалось, нет, ничего страшного, угрожающего… Ну, сдвиг электрической оси влево на ЭКГ — так это у каждого интеллигента. Кислотность слегка повышенная, но до гастрита еще далеко. У них, понимаешь, рекомендации для меня есть — здоровое питание, зарядка по утрам… и прочее… я не хуже их это все знаю. Курить брошу вот-вот. Может быть, даже на днях.

Она даже и не заметила, что он стал вдруг холоден с ней. Она только смысл слов восприняла. Такая радость, такое облегчение! Никакого рака, никаких болезней серьезных! У них впереди долгая-долгая и очень счастливая жизнь вместе. Дети, внуки. Какая сладкая мысль — родить от него ребенка! Она хотела рассказать ему, что в детстве больше всего на свете мечтала иметь сестру. В крайнем случае — брата. Но у папы с мамой не получилось… кажется, страсти были какие-то, трагедии, выкидыши или мертворожденные младенцы, от нее тщательно все скрывали. Но он, Гриша, еще молодой совсем, подумаешь, сорок пять! У них все впереди! И ура! — до гастрита далеко!

Она начала было рассказывать про то, что сказали ее бывшие преподаватели о ее цикле «Затмение», как Чугунов поразился, сколь многого она добилась с объемами, но Фофанов перебил.

Сказал:

— Наташа, это очень интересно. Я рад за тебя. Серьезно, очень рад. Но сейчас я должен тебе объяснить… потому что действительно есть плохие новости.

И она разглядела, как он печален.

«Ах, он всегда был слишком впечатлителен. Не посмотрит в его сторону шеф-покровитель, он уже из этого делает невероятные выводы…»

Ну, ничего, она поможет ему справляться с такими вещами. И может быть, он научится понимать, что они на самом деле не имеют такого уж значения. По сравнению — как они там говорят, большевики эти? По сравнению с мировой революцией. Англичане говорят: на фоне вещей более крупного масштаба…

Она в детстве говорила: ендунда. Отличное слово, она его и до сих пор в шутку употребляет.

— Понимаешь, меня вчера вызвал секретарь ЦК по кадрам… Мамрыкин… Помнишь, я беспокоился, говорил тебе, зачем я ему? Все оказалось хуже, чем я опасался.

Господи! Хуже! Да ерунда! Суета. Что-нибудь, что через год и не вспомнится…

— Ну и что же тебе сказал ваш этот Пупрыкин?

— Мамрыкин… Он сказал, что моей работой все очень довольны. Что меня, вполне возможно, ждет серьезное повышение…

— Ну вот, видишь… что же плохого в такой новости?

— Погоди… Во-первых, я не очень понимаю, о каком повышении может идти речь… Вон Степанкина повысили недавно, сделали зав сектором. Так кому это нужно: у консультанта жизнь повольготнее. А Степанкину теперь за других отвечать придется. И отдуваться, если что, тоже. А разница в зарплате — минимальная. Я бы не хотел такого повышения.

— Ах, Гриша, ну какая разница, а? Ну, так тебя назовут или эдак… Все равно будешь заниматься сочинением и редактированием текстов для твоих малограмотных начальников… Ничего это принципиально не поменяет в твоей жизни…

— Не знаю… но дело не в этом. Потому что, сказавши «А», Мамрыкин потом сказал и «Б». Похваливши, стал пугать. Перспективы отличные, но вот проблемы с вашей личной жизнью, говорит. А у ответственного сотрудника ЦК КПСС проблем таких не бывает. Или же он не сотрудник.

— Ух, ты… зачем они в это лезут…

— Я тоже был поражен… Это все КГБ собирушки собирает.

— Как же так? Ты же говорил, им запрещено компромат на партийных работников искать…

— Да, но для этого есть спецотдел. Которого официально нет… Ну, или донос кто-то настрочил. Напрямую — в ЦК. Кто-то из твоих друзей или из моих.

— Гадость какая… Но ты сказал ему, что мы все разрешим в самое ближайшее время, и тогда никто в тебя камня больше не бросит.

— Ну, разумеется! Я ему сказал честно, что с женой давно уже фактически не живу. Что она уже согласилась на развод. Что ты станешь моей законной супругой, а я — образцом верного советского мужа и главы семейства, ячейки общества. Что скандала не будет никакого, поскольку Оленька деликатна и интеллигентна, и мы с ней договорились остаться друзьями.

— И что же он? Неужели его это не устроило?

— Он сказал: во-первых, любой развод для ответственного сотрудника — это уже ЧП. Но допустим, ладно, в последнее время порядки у нас стали в этом смысле либеральнее, терпимее чуть-чуть. Как работника мы вас ценим… может быть, и простили бы вас, так и быть, хотя с повышением пришлось бы подождать несколько лет.

— Ну и бог с ним, с этим повышением! Ты же сам говоришь, тебе оно особо не нужно…

— Но это, говорит Мамрыкин, при условии, что никакого скандала не будет. Что все тихо, спокойно, пристойно и так далее. И никаких жалоб. Я говорю: так я вам именно это и обещаю. Не будет скандала никакого.