Читать книгу "Карл Великий. Основатель империи Каролингов - Гарольд Лэмб"

К тому времени воспоминания о настоящем Шарлемане стали покрываться дымкой. В последний раз они увидели свет, когда Гном Эйнгард удалился в монастырь бенедиктинцев, который обогатил священными реликвиями, приобретенными им в Риме во время своих странствий. Там Эйнгард с любовью написал биографию своего великого короля и товарища – Vita Caroli – «Жизнь Карла». Однако к его человеческому облику Гном добавил ностальгические черточки в совокупности с некоторыми отличительными чертами другого героя его воображения, Цезаря Августа.

К этому времени, спустя 12 лет после своей смерти, Шарлемань начал принимать облик короля из легенды. Память о его страсти к женщинам не прошла бесследно. Один скромный монах создал образ Шарлеманя как сластолюбца. Он живописал, как король франков завлек в свой дворец одну непорочную деву по имени Амальберга, а теперь за свой поступок испытывал муки в чистилище. Но этот одинокий голос тонул в хоре хвалебных песен, народных сказок и монашеских жизнеописаний деяний сына Пипина Короткого.

Так благодаря таинственному процессу алхимии человеческого воображения Шарлемань стал легендарным героем. И этот образ родился не в дворцовых хрониках и не в повествованиях любивших его франков. Его образ рождался из-под пера тех, кто писал, рассказывал или пел о нем в новых сообществах Западной Европы. Шарлемань стал, если можно так выразиться, величайшим монархом всего человечества.

Вскоре после Эйнгарда ученый поэт Уольфрид Страбо написал предисловие к опусу «Жизнь Карла» вышеупомянутого летописца. И, несмотря на то что Страбо, похоже, были известны факты жизнедеятельности покойного короля, «прославленного императора Карла», все равно из-под его пера вышел образ величайшего монарха в жизни всего человечества.

«В золотой век своего правления он вытащил королевство из пучины мрака и невежества (если можно употребить такое выражение), когда Господь дал ему в руки свет знаний, недоступных нашему первобытному состоянию. Но теперь у людей появились другие интересы, и свет мудрости, недоступный большинству из них, постепенно угасал».

Может быть, и не стоит удивляться тому, что деяния Шарлеманя столь преувеличены. Тем не менее достойно изумления, что в легенде он превратился в того, кем никогда не был при жизни.

Подлинный Арнульфинг был достаточно высокого роста и необычайно волевой, очень целеустремленный и прекрасно разбирался в людях. Однако с течением времени призрак легендарного Шарлеманя изменил свою внешность. Он стал превышать других мужчин чуть ли не на голову и одним своим взглядом нагонять ужас на язычников и других врагов. Он сменил национальное платье франков на имперские одежды и стал носить корону, отправляясь на охоту. Своим гневом он вгонял слушателей в молчание. Воспоминания о трагедии в Ронсевале затмевали солнце и нагоняли мрак.

При жизни могучий франк вряд ли представлял собой человека, занимающего высокое положение. Его легендарный образ, к которому добавили что-то от себя монахи и всяческие летописцы, приобрел волшебные черты. Он стал мудрейшим и всемогущим. Длинная борода прибавляла достоинства этому aureus Carolus – прославленному Карлу. Естественно, тело в гробнице в Ахене соответствовало легенде. «Там Шарлемань сидел выпрямившись. На коленях у него лежал огромный том Евангелия, а лицо его было обращено к дворцовому порталу. Поскольку он не был мертв, борода продолжала расти и пробивалась даже сквозь трещины в брусчатке».

Примерно в 885 году почтенный монах из монастыря Святого Галла написал свою рукопись Gesta Caroli – «Деяния Карла», чтобы поведать своим беззубым ртом о великих делах, совершавшихся во времена «золотой империи прославленного Карла». Наслушавшись песен старых ветеранов, добропорядочные монахи начинали сочинять всяческие пикантные подробности биографии истинного, земного и «очень коварного Карла». Но в мыслях этого монаха великий король стал даже «железным Карлом», чьи подданные «воздавали ему должное как великому королю».

Так, в памяти монахов непобедимый Шарлемань правил воинственным народом в течение почти целого столетия мира и покоя. В этом и состоит удивительная метаморфоза Арнульфинга – весьма заурядного полководца, который тем не менее сражался, имея войско не слишком воинственного народа, в течение почти двух десятков лет.

Шарлемань не успел еще успокоиться в своем гробу, как норманны вновь нарушили морские границы. Вверх по течению Рейна, Сены и Луары их флотилии совершали налеты на города. Армии больше не существовало, чтобы отбить нападение. В начале 845 года внук Шарлеманя беспомощно отсиживался со своими сеньорами и рекрутами, отказавшимися сражаться с воинственными захватчиками, а норманны в то время увели в плен 1100 жителей деревень по реке Сене.

Потомок Годфрида поднялся вверх по Луаре на своих длинных ладьях. При этом он ограбил и сжег Тур. Орлеан Теодульфа пал перед морскими пиратами. В аббатстве Сен-Дени пираты взломали гробницы Арнульфингов, чтобы поживиться королевскими регалиями. Поднявшись вверх по Маасу, они повернули к Ахену и сожгли церковь Девы Марии. В перерывах между набегами они строили для себя зимние поселения на побережье.

Победоносные флотилии данов и норманнов добирались аж до самой Испании, ну а западное Средиземноморье было в руках мусульманских флотилий из Андалусии и Северной Африки. Используя острова как стоянки, воинственные мусульмане (Аббасиды вступали в союз с Омейядами) захватили сухопутный коридор в Италию. После захвата Мальты они расположились по побережью Сицилии рядом с Палермо, захватив плацдарм у Салерно с целью вторгнуться в Адриатику и использовать побережье для захвата Рима.

Религиозный фанатизм заставлял мусульман бросаться в бой, но помимо этого арабские флотоводцы водили свои эскадры с большим мастерством. Один из них в 837 году на Сицилии применил греческий огонь против византийского флота, использовав новые устройства для бомбометания. Он добился своей цели и заставил византийский флот покинуть акваторию.

В Риме очередной папа римский Лев выстроил защитную стену вокруг храма Святого Петра. Арабские всадники поднялись вверх по течению Вольтурно и атаковали горные вершины Монте-Кассино. Им оказывали очень слабое сопротивление. У разбросанных потомков Каролингов не хватало кораблей, у римских пап не было войска; Беневент заботился только о том, чтобы защищать себя, боевые корабли венецианцев предпринимали жалкие попытки для защиты острова Риальто; византийский флот прилагал немыслимые усилия, чтобы сохранить свои торговые пути.

Сам Константинополь, вместо того чтобы объединиться с западным христианским миром, впал в глубокую изоляцию. Флотилии с рек Руси, ведомые варягами, не раз грабили пышный и великолепный город, а могучие болгары господствовали на Балканах и на побережье Далмации.

За Болгарией лежала «великая восточная равнина». Свирепые мадьяры поднимались вверх по течению Дуная и захватывали долины Баварии; их конница вломилась в Восточную марку Шарлеманя, обошла стороной острова Венеции и безнадежно отдалила друг от друга разоренный Ахен и осажденный Константинополь. Торговые пути не пролегали более по стране франков, как это было при прежних Арнульфингах.