Читать книгу "Осада - Джейк Хайт"

Халиль собрался возразить, но султан жестом приказал ему молчать.

— Для тебя, Халиль, у меня найдется работа, более соответствующая твоим талантам.

Затем, обращаясь к Исхак-паше, Мехмед осведомился:

— И что же у нас сегодня пошло не так?

— Господин, сеть туннелей под городом оказалась куда обширнее, чем мы ожидали. Мои люди заблудились, потеряли время, отыскивая путь, и христиане успели подготовиться к атаке.

— Как ты считаешь, христиане знали о ней заранее?

— Нет, о повелитель. Их застигли врасплох.

— Значит, врасплох? Халиль, нашел ли ты в наших рядах предателей?

— Да, о повелитель. Я нашел нескольких, сообщавшихся с врагом.

— Казнить их немедленно. Пусть это станет уроком всем, умышляющим против меня.

— Простите, господин, но разве это мудро? — усомнился Исхак-паша. — Боевой дух войска и так хуже некуда. Любая казнь может вызвать волнения.

— Хорошо. Халиль, пусть их казнят тайно.

— Да, о повелитель, — ответствовал Халиль. — Но хочу заметить, что Исхак-паша прав. Воины недовольны. Они говорят, что осаждать город — проклятое дело, Аллах не хочет нашей победы.

— Аллах? Аллах не хочет? — В голосе султана зазвенел гнев. — Я хочу победы — и важно только это!

— Конечно, ваше величество. Но люди устали. Они ворчат: явились, дескать, сражаться, а не копать траншеи и перетаскивать пушки. Может, нам стоит ненадолго отступить?

— А вы что думаете? — обратился Мехмед к остальным. — Согласны с Халилем?

Исхак-паша и Махмуд-паша кивнули.

— Значит, быть посему: я дарую воинам короткий отдых. По крайней мере, в одном вы правы: эту осаду следует завершить как можно скорее.

* * *

Несколько дней спустя Лонго шел ранним утром по внешней стене, осматривая причиненные турецким обстрелом повреждения. Большей частью она держалась хорошо, хотя внешняя стена Месотейхона — участка близ реки Ликос — давно превратилась в груду щебня. Лонго больше тревожили защитники укреплений, чем сами укрепления.

Прошла уже неделя с ночного нападения турок на дворец, и с той поры, за исключением обычного обстрела и пробной ночной атаки, ничего значительного не произошло. Люди привыкли к осаде, жизнь пошла своим чередом. Горожане больше тревожились не о турках, а об урожае и нехватке еды. Воинов на стенах эти тревоги не миновали — жили-то впроголодь. Многие воины-греки из числа занимавших южную стену еще ни разу не вступали в бой. Не желая без дела сидеть на стенах, они массово дезертировали. Два дня назад Лонго наткнулся на десяток таких беглецов, снявших доспехи и трудившихся на поле прямо за городской стеной. Велел вернуться на посты, но те отказались.

— Как же я могу сидеть на стене и бездельничать, когда семья умирает с голода? — пожаловался один. — На нынешних пайках долго не протянешь!

— Кто знает, когда проклятая осада закончится? — добавил второй. — Если не соберем этот урожай и не посеем новый, так сами турок и впустим за милую душу — не помирать же с голода.

Лонго отреагировал на жалобы, распорядившись дежурить на стенах посменно, так чтобы треть людей всегда оставалась свободной и могла работать на полях. Урожай собирали, но припасов все равно не хватало. Запасы таяли, строгий учет и нормы выдачи лишь оттягивали неизбежное. С каждым днем бойцы делались голоднее и слабее. Пройдет пара месяцев, и защищать стены будет некому. Город отчаянно нуждался в провианте, дозорные день за днем вглядывались в горизонт, но все было напрасно. Уильям не возвращался, и христианский флот не приходил на выручку осажденному городу.

Лонго встал на Влахернской стене там, где она взбиралась на холм, — оттуда открывался лучший вид на Золотой Рог. Посреди спокойных вод залива сохранялась еще одна причина для тревоги: недостроенный турецкий плавучий мост, с каждым днем все дальше тянувшийся от турецкого берега к христианскому. Широкие толстые доски приколочены поверх корабельных корпусов, между кораблями — десятки огромных бочек. Мост выглядел достаточно прочным, чтобы выдержать сотни людей зараз, а может быть, даже и пушки. Пока он дотянулся лишь до середины залива, но как только его докончат, армия султана сможет угрожать морским стенам города. Лонго не забыл, что в 1203 году Константинополь пал перед крестоносцами именно после штурма морских стен. Чтобы их защитить, понадобится много воинов, а их-то как раз и нет. От унылых мыслей Лонго отвлек Паоло Боккиардо, командовавший этой частью стены.

— Лонго, обрати внимание — пушки молчат.

И вправду: впервые с начала осады турецкие пушки смолкли.

— Пушки не стреляют, и признаков атаки не видать, — заметил Лонго задумчиво. — Что бы это значило?

— Именно это я и пришел объяснить, — усмехнулся Паоло. — От султана прибыл парламентер. Утверждает, что Мехмед хочет переговорить о мире!

* * *

Этой ночью в покоях царевны Лонго стоял у окна спальни и смотрел на небо, где земная тень медленно и величественно закрывала луну. Затмение выдалось замечательное: полумесяц, не тронутый тенью, становился все ярче, пока не сжался в крохотный осколок света.

— Это прекрасно, — сказал он Софии. — Иди, посмотри. Но София осталась в постели.

— Это дурной знак. Говорят, когда Константин Великий основал город, тоже было лунное затмение. Император тогда предсказал, что звезда города не закатится, пока новое затмение не омрачит ее.

Лонго рассмеялся.

— Брось, ты не можешь этому верить.

— Это старое пророчество, и многие люди искренне в него верят. Ты видишь красоту, а они — лишь предвестие беды.

— Откуда эти мрачные мысли? Надежда остается. Мы держимся, со дня на день должна прибыть помощь из Италии. Мехмед это понимает и потому посылает великого визиря договориться о мире.

— Возможно, он просто хочет выгадать время для подготовки к новому штурму.

Лонго присел на кровать, притянул Софию к себе.

— Улыбнись. Худшее позади. Возможно, на самом деле это затмение — добрый знак.

— Но ты же не веришь в знамения. — София повернулась, чтобы посмотреть в глаза Лонго. — Что с нами будет, когда турки уйдут?

— О чем ты?

— Император не согласится на наш брак. Константин ценит твою службу, но ты всего лишь мелкий дворянин. А после победы сразу возникнет возможность дюжины новых союзов, и брак со мной станет способом их укрепить.

— Ты нуждаешься в одобрении императора?

— Я царевна, у меня есть долг. Если я его не исполню, моя жизнь окажется пустой и никчемной.

— Жизнь моей жены не может быть пустой и никчемной. А ты станешь моей женой, и если из-за этого врата Константинополя закроются предо мной — так тому и быть! Клянусь, что не отступлюсь от тебя, покуда жив. Мы можем остаться на Хиосе, нам будет там хорошо.