Читать книгу "Огненный всадник - Михаил Голденков"

И все смеялись. Даже Федор.

Общаясь с Федором Никитиным, Кмитич, кажется, в первый раз по-настоящему задумался о том, какая же несправедливая и жестокая это вещь — война, любая война! Ведь он чуть не пристрелил Федора там, в лесу, даже не зная его имени. Да и сам Федор мог раньше точно так же застрелить его со стены Могилева, или же еще раньше, под стенами Смоленска. «Люди, ничего друг другу не сделавшие плохого, должны стрелять друг в друга и убивать!..» От этой мысли Кмитичу становилось не по себе. «Прав гетман, — думал полковник, — если так думать, то мушкета уже никогда в руки не возьмешь, и враг завоюет тебя полностью…»

Стояние под стенами Могилева утомило Кмитича. Он чаще думал о скором союзе со шведами, с которыми все еще переписывался, торгуясь, Януш, все чаще развлекался с молодой вдовушкой на хуторе близ Могилева, все больше разочаровывался в осторожной стратегии гетмана, которому, впрочем, продолжал доверять, как родному отцу. Что же до войны, то московское войско, казалось, и не собиралось продвигаться дальше. «Может, на том все и закончится?» — думал Кмитич, но и сам себе признавался, что половину Литвы нужно так или иначе отвоевывать. Не знал он, что обескровленная и побитая в боях армия царя и не могла пока воевать. Алексею Михайловичу доносили о потерях и расходах, но даже льстивые услужливые замалчиваемые цифры приводили царя в ужас. Погибло, было ранено и покалечено, попало в плен или бежало более 150 ООО человек, а значит, на самом деле, более половины от той армии, что была собрана в мае прошлого года. Да и те, кто остался, представляли из себя полуголодных, замерзших и больных людей. У царя из боеспособных войск оставалось менее 70 ООО человек, что было явно недостаточно, и государь московский спешно формировал новые полки, нанимал новых солдат. В Московии и в Новгородчине силой забирали в армию всех, кто еще где-то остался. После поборов и эпидемий многие деревни и даже небольшие города Московии стояли обезлюдевшими, а по другим словно странный мор прошел: одни жены да дети, да старики древние, и ни единого взрослого мужчины. Царские сборщики рекрутов чаще натыкались на пронизывающий ветер, гуляющий по пустынным заснеженным улицам, да на бездомных собак, заискивающе глядящих на людей в ожидании куска хлеба. А если и были такие, кого еще можно было забрать под ружье, то старались загодя схорониться по лесам, не желая проливать кровь за непонятно что в чужой стране. Лютая же зима не уступала даже в марте. Правда, вскоре морозы спали, стало чаще светить солнце, но сугробы по-прежнему громоздились снежными крепостями по всей земле.

Однако мор в Московии резко прекратился. Царю писали, что некий житель Тихвина увидал во сне пророчество, что спасти людей от эпидемии может икона Божией Матери из Старой Руссы. Этот житель возглавил миссию в Старую Руссу, заменив Старорусскую икону на Тихвинскую. Говорят, что именно после этого мор и прошел. И вот жители Старой Руссы писали прошение к царю вернуть им чудотворную икону.

— Нет, — отвечал царь, — пусть остается в Тихвине, раз так Богу угодно.

Но как бы там ни было, а собрать новую большую рать все равно уже не получалось: эпидемия сделала свое черное дело. Да и люди не горели желанием идти под ружье невесть куда.

— Да кабы литовцы даже сами пришли сюда, — говорил один московский «призывник» своим двум товарищам, схоронившимся в охотничьей сторожке, — то пущай бы завоевывали! Лучше под Польшей да Литвой жить, там реки медом и молоком текут.

— А может, если завоюем, то и у нас потекут? — спрашивал другой.

— Дык завоевали уже одних богатых. Новегород да Плесков. Что, лучше стало? — отвечал старший…

— Обезлюдела Москова, — докладывали царю падающие ниц чиновники, — нет людей на новые полки. Там в селах да весях и жить-то некому!

Алексей Михайлович вновь серчал, но и тут находил выход — велел заселять опустевшие села пленными литвинами, для чего приказал не убивать, а хватать всех подряд мирных жителей Литвы и насильно переселять в Московию. Особую охоту царь объявил на мастеров: оружейников, строителей, переплетчиков, ювелиров, столяров, токарей, типографов и живописцев. Знал он, что хвалят по всему свету литвинских мастеров и что таковых нет в Московии, поэтому и велел хватать представителей всех этих профессий и с семьями переселять на «вечное житье» в Москву. И уже через несколько месяцев литвинские плененные мастера составляли до десяти процентов всех жителей Москвы.

Расселяли литвинов в специально построенной для них Мещанской (от свозимых из мест, городов, мастеровых людей) слободе, хотя селили мастеров также и на Гончарной, и на Бронной слободах. Патриарх Никон жаждал заполучить побольше мастеров для подмосковного Воскресенского монастыря и Иверского монастыря, что на Валдае. В плен взяли и увезли на Валдай всю братию Кутеинского монастыря из-под Орши. Царские урядники хватали всех мастеровых людей Витебска, Смоленска, Полоцка, Мстиславля и других захваченных городов и отправляли в Московию, где их прежде всего «приводили к вере».

Так оказался в Москве литвинский мастер Степан Полубес, схваченный в Мстиславле в июле 1654 года. Полубеса также «привели к вере» и отрядили украшать Воскресенский собор в Новом Иерусалиме. Пройдет десять лет, и Полубес станет мастером кремлевской Оружейной палаты. Правда, к моменту поступления литвинских резчиков, включая Полубеса, в Оружейную палату там уже работали русские резчики из Литвы: Степан Зиновьев, Семен Деревский, Константин Андреев. Среди вновь прибывших был и Клим Михайлов, мастер резного и столярного дела, один из лучших резчиков, работавших в Москве. Клим был уроженцем Шклова, где его взял на службу князь Григорий Семенович Куракин. Михайлов добровольно согласился переехать в Москву, ибо его дом в Шклове сгорел в начале войны, захваченный царским войском, а семья погибла. В Москве князь Куракин женил Клима на своей дворовой девке Анютке, а потом отдал на время в Воскресенский монастырь. В Оружейную палату вместе с Климом Михайловым поступили также мастера столярного дела, трудившиеся еще в Иверском монастыре: орша-нец Андрей Федоров, Герасим Окулов из Дубровны, Осип Андреев из Вильно, Яков Иванов из Витебска. Клим был определен в помощники к старцу Арсению, опытному лит-винскому резчику, давно работавшему при московском дворе. После смерти Арсения Клим займет его место во главе кремлевских резчиков.

Литвины не нуждались в образцах, по которым им надлежало работать. Подготовительные рисунки для резьбы они умели делать сами. Так, Семен Деревский свидетельствовал о себе, что «делает он столярное и резное дело собою и знаменит сам, и режет на столбах и на досках звери и птицы и травы…» В дальнейшем, после поступления в штат Оружейной палаты к Климу Михайлову ему поручили украшать новый царский дворец в Коломенском. После работы литвин-ских резчиков иноземцы писали о дворце: «Коломенский загородный дворец… весь он кажется точно только что вынутым из ларца, благодаря удивительным образом искусно исполненным резным украшениям…» Литвинские резчики по дереву и мастера по производству изразцов особенно интересовали патриарха Никона.

С литвинскими мастерами пришли в Московию новые европейские технологии, значительно изменив местное декоративное искусство, архитектуру, подняв книгопечатание…