Читать книгу "Ильгет. Три имени судьбы - Александр Григоренко"

Тогда он был доволен тем, что его сын, благоразумный Джучи, положил к его ногам лесные народы, не пролив и капли драгоценной монгольской крови. Зная об этом довольстве, его хотели позабавить диковиной, привезенной из тайги.

Я увидел его издалека, когда он вышел из юрты, и вздрогнул, увидев, — так он показался мне похожим на широкого человека.

Ему принесли высокое сиденье, и он сел. Один за другим к нему подбегали люди в ярких одеждах и стелили у его ног связки черных мехов. Потом прогнали людей в лохмотьях, отобранных для его замысла, и потому оставленных жить. Потом двое монголов схватили Йеху за рукава и бегом потащили к белоснежной войлочной горе, но довести не успели — тот человек поднялся и ушел в юрту.

* * *

Нас вернули в загон — к тому времени он был пуст, — а когда дневной свет сменили костры, вновь потащили в великий дом на колесах. Монголы ели мясо, и тот человек был во главе пира. Нам велели плясать, все хохотали, а тот человек улыбнулся слегка и что-то сказал.

Пирующие засмеялись его словам, но уже сдержанно. Теперь я видел этого человека вблизи, и он уже не казался мне так похожим на Ябто.

Он сказал что-то еще и поглядел по сторонам — наверное, хотел, чтобы и мы услышали его слова. Подбежал невеликого роста человек, что-то сказал Йехе. Сидевший на троне бросил нам кусок мяса, которое я тут же спрятал под малицу. Нас увели.

В загоне я спросил Йеху, приставив помятую трубу к его лицу:

— Что сказали тебе?

— Смотрите, как жалок человек, когда хочет жить. Тот, кто цепляется за жизнь, с позором ее потеряет. Давай мясо.

Охота

Прошло несколько дней, и мы увидели невиданное. Тайна этого зрелища открылась мне через годы, но я расскажу ее теперь.

Тот человек ждал, когда подойдут его тумены из других стран.

Во всякое время, свободное от войны, монголы должны приводить в порядок снаряжение и заниматься охотой — таково было его повеление.

Когда он пировал, охота уже началась.

Войска, предназначенные для нее, разошлись месяц назад, а может, больше. Отряды уходили далеко на много дней пути друг от друга, и каждый знал одно: нужно не убивать дичь, а гнать ее вперед и не позволять, чтобы хоть один зверь, даже заяц или суслик, смог бежать в обратном направлении. Загонщики становились строем и, несмотря на то, что в самом начале охоты они находились друг от друга на расстоянии полета стрелы, их строй должен быть непреодолимой преградой для дичи. Позади строя шли особые люди, которые смотрели и жестоко наказывали за каждого проскочившего зверя. Когда попадались редкие острова леса, всадники собирались вместе и железным гребнем проходили меж деревьев, выгоняя всю живность, какая была, на открытое место, потом расходились вновь.

Загонщикам не было покоя ни днем, ни ночью. Опускалось солнце, они зажигали костры, и пока одни спали, другие факелами и беспрерывным криком гнали страх перед зверем. И зверь бежал вперед, полагая, что там спасение. Он мог уйти от загонщиков и думать, что спасся.

Облава ломала границы угодий хищников, волчьи стаи, уже давно поделившие земли, встречались и дрались, то же делали лисы, шакалы, дикие кошки размером в половину рыси. Но эта грызня была недолгой, потому что добычи становилось больше, ведь впереди них бежали антилопы, дикие ослы, олени и великое множество мелкого зверья. Хищники охотились, насыщались, забывая о соперниках, но их счастье было недолгим, потому что вскоре подходили те, кто охотился на них.

Строй, называемый у монголов «нерге», становился все плотнее. Прежний страх поднимал зверя, гнал вперед. Ночами костры давали о себе знать не только далеким запахом — звери видели огонь. Они уже забыли о прежних угодьях, все меньше думали о добыче, которая почти не пряталась, не убегала, спасая свою жизнь.

Вдруг объявлялись князья здешних мест — тигры и похожие на призраков длинноногие, пятнистые кошки, которых прочее зверье видело не чаще, чем обычный человек видит духа. Тогда поднимался вой, и некоторые, обезумев от страха, со всех ног бежали на вражеский человечий запах и неизменно ложились под стрелами.

Но сами князья уже не соблазнялись близкими плотными стадами диких оленей, коз и ослов. Их желудки были полны, князья ложились под редкими деревьями или каменными выступами, наблюдая общее смятение и недоумевая от перемены в мире. Когда вдали показывались всадники, они поднимались и скалились. Но страх, заполонивший пространство, заставлял князей бежать вперед, как бежали остальные звери. Князья так же полагали, что впереди все разрешится, земля огромна, и жизнь вернется в привычные границы.

* * *

Но наступал день, когда впереди показывался такой же строй, те же огни и крики.

И вот тогда отчаяние нападало на больших и малых. Стада летели навстречу друг другу, спины и рога сливались водоворотами, волки гибли под копытами, лисы метались желтыми шарами, ища укрытия в земле, забивались в норы, где уже прятались суслики и зайцы, шакалы смешивались со стаями волков, и уже никто не различал своих и чужих.

Нерге двигался медленно, не покрывая от рассвета до заката и малой части привычного пути всадника, поэтому бывали дни, когда зверям казалось, что погоня встала. Некоторые решали, что если спасения нельзя искать впереди, то, наверное, оно есть справа, где виднеются далекие горы, или слева, в невысоких голых холмах, уходивших в бесконечность. Туда бежали волки, не любившие гор, и стада срывались вслед за ними, но еще до наступления темноты те и другие возвращались, приводя за собой зверье.

Наконец, наступал миг, когда в каждом разуме, от великого до ничтожного, запечатлевалась одна мысль: спасения нет. Нет его ни впереди, ни позади, ни в горах, ни на холмах. Всадники и костры далеко, но они повсюду. В этом беге, полном непонятных для звериного ума перемен, проходил месяц, а то и более, но так или иначе все шло к этому простому пониманию: бежать некуда, спасаться невозможно. От страха застывали стада, норы и укрытия заполнялись всеми без различия, стаи колыхались закипающей водой.

И тогда поднимались князья этих мест — все смотрели на них.

Именно они первыми решались прорваться сквозь нерге, понимая, что только их силы хватит на столь отчаянное дело. Но если же кому-то удавалось исполнить задуманное, то лишь пятнистым кошкам, ибо это единственный на земле зверь, способный бежать вровень с летящей стрелой. Люди знали об этом княжеском свойстве и заранее готовились. Воин, пропустивший зайца, шакала или дикого осла, мог отделаться ударами палкой по спине — упустившим пятнистую кошку или тигра ломали хребты.

Люди превращались в глаза в ожидании летящего духа, чтобы поймать тот единственный миг, когда его можно остановить градом камней и стрел. Обычно первый же убитый зверь решал все дело — его смерть лишала надежды других. Тигры, намного превосходившие силой пятнистых князей, не обладали их быстротой, — увидев гибель собрата, они рычали яростно, бешенством своим пытаясь напугать людей, но люди того мира страха не знали.