Читать книгу "Дарующие Смерть, Коварство и Любовь - Сэмюэл Блэк"

— Ради бога! — воскликнул я. — Давайте просто покончим со всем этим.

— Верно, давайте, — согласился Борджиа. — У меня масса дел. Микелотто? Пожалуйста, покончи с этими предателями.

Меня грубо усадили на какую-то скамью — спиной к спине с Оливеротто. Микелотто связал нас вместе, потом накинул петлю на наши шеи. Всем своим телом я ощущал, как дрожит Оливеротто. Я слышал его нытье и всхлипывания. Но сам я даже не дрогнул, не унизился до чертового стона. Слезы навернулись мне на глаза, лишь когда я вдруг подумал о моих детях, которых истребит это чудовище, но мне не хотелось позволить ему насладиться моей слабостью, поэтому, прогнав эти мысли, я представил себе, как мой брат Паоло глядит на меня с небес. Как он сейчас гордится мной в его благородном величии! Какие красочные его окружают небеса, и как белоснежны облака с отдыхающими на них ангелами! Кожаная петля затянулась под моим адамовым яблоком, и наш душитель вставил в нее утягивающую кочергу. Оливеротто в ужасе замычал и начал раскачиваться. Затылком я ощутил, как задергалась его горячая и влажная шея, пытаясь вывернуться из нашей петли. Скоро я буду с тобой, Паоло, — с тобой в том царстве, где правит справедливость, где повержены все чудовища, где выживают лишь раскаявшиеся праведники. Я начал задыхаться. Жилы на руках вздулись как змеи. Мне жаль, что я так и не смог отомстить твоим убийцам, брат мой, но…

— Это не важно, — прошептал он. — Твоя победа близка.

Мой взгляд остановился на забрызганной кровью стене. Но вот она начала бледнеть, и я узрел божественное сияние, расцвеченное яркими радужными цветами.

ЧЕЗАРЕ

Их лица почернели. Языки распухли. Глаза вылезли из орбит, и в воздухе запахло дерьмом. Микелотто рассек грудь Вителлодзо, вырезал еще бьющееся сердце и показал мне. Потом плюнул ему в глаза, в которых уже угас свет жизни. Так ВОТ ЧТО ЗНАЧИТ убить человека…

Он развязал удавку. Свалил трупы на пол.

— Сожгите тела, — велел я по-испански, — а головы выставим на обозрение.

— А Орсини? — кивнув, спросил Микелотто, начиная точить топор.

— Побережем его еще денек, — сказал я. — Вы же не хотите получить все подарки сразу?

Он ухмыльнулся, а я направился к выходу из темницы.

По пути я глянул в сторону камеры Донны Паоло. Он оторвался от созерцания своего дерьма и со слезами прошептал:

— Чезаре…

— Да, Паоло, — сказал я и, помедлив, улыбнулся. — Ваша стратегия оказалась порочной. Полагаю, вас ожидает шах и мат.

Провожаемый его завываниями, я поднялся во дворец.

Один во мраке ночи, наслаждаясь сознанием триумфа, я уснул, и мне приснилась Лукреция.

В моем сне мы с ней были вместе. Возлежали обнаженные на ложе любви. И наше ложе покоилось в заоблачной вышине горной вершины. На такой высоте никто нас не потревожит. Мы — Король и Королева Мира. Мы целовались. Мы сливались друг с другом в экстазе. И в том сне наши отношения казались прекрасными.

Я проснулся с горьким привкусом во рту, открыл ставни и выглянул из окна. С неба повалил мокрый снег. Все вокруг посерело.

Перед моим мысленным взором блистала приснившаяся мне вершина. Ее пик исчезал в заоблачной небесной дали. Ты пока не забрался туда, Чезаре. Впереди долгий путь. Предстоит еще многое сделать.

Я вышел на улицу. Проверил мои войска. Изучил карты, раздал приказы. В полдень мы должны отправиться дальше.

В пяти милях от Сенигаллии нам встретился курьер. Мантуанец привез нам подарки и надушенное послание. Я прочитал письмо от маркизы. Она писала:

«Мы посылаем вам множество карнавальных масок, полагая, что после напряженного истощения, кое испытали вы в блестящих походах, у вас также найдется время для увеселительных карнавалов…», и так далее и тому подобное.

Я улыбнулся — странные причуды. Глянул на курьера — наверняка шпион. Рассмотрел маски, одну за другой. Из белой керамики, ни одной повторяющейся личины. Одна похожа на Вителлодзо с его бычьей шеей, другая напоминает бестию Оливеротто. Мне вспомнились мои жертвы — их незрячие мертвые головы, лишенные жизни моей властью.

Я выбрал самую суровую из всех масок и нацепил ее на себя. Маску смерти. Ее зияющий рот кривился в зловещей улыбке.

Когда-нибудь и мое лицо станет мертвым и безглазым. Меня тоже ждет судьба моих жертв. Но сначала я должен достичь триумфа, обессмертить свое имя. Должен достичь горной вершины, прежде чем меня настигнет смерть.

Все люди вокруг меня подобострастно кланяются и расшаркиваются. Посланники и поэты поют мне дифирамбы, припадают к ногам. Твердят о том, что я достиг зенита славы. Твердят о моем триумфе, о поистине славных победах.

Они ни черта не понимают.

И вы думаете, что это слава? Вы думаете, что это триумф? Это НИЧТО по сравнению с тем, что случится в будущем. Это не конец… а всего лишь начало.

Я пришпорил лошадь. Мы въезжали в полосу мокрого снегопада.

35

Окрестности Сиены, 21 января 1503 года

ЛЕОНАРДО

Чем гуще тьма, в которую направлен зрачок, тем больше увеличивается его размер, и благодаря такому расширению мрак кажется светлее. Таким же способом наши глаза приспосабливаются к восприятию зла — они привыкают к нему, учатся его распознавать. Но мне вдруг захотелось потерять такое умение. Впервые в жизни я пожелал быть слепым.

Сегодня, продолжая поход, мы поднялись на вершину холма к городку под названием Сан-Квирико. Утро выдалось сухим и морозным, над нами нависало низкое серое небо. Здешние окрестные пейзажи на редкость красивы — или, вернее, они бывают такими после унылой оголенности, присущей зимнему сезону, хотя сейчас его мрачность усугублялась клубами дыма, смрадным дыханием смерти и скорбным воем, кои оставила в своем кильватере эта дьявольски разрушительная армия.

Уже несколько дней я видел герцога только издали. Последний раз мы разговаривали с ним в Перудже, когда он вызвал меня к себе во дворец, и после изучения принесенных мной карт сообщил, что меня хочет видеть один человек. Позвонив в колокольчик, он взглянул на дверь в дальнем конце приемной. Вошедшая Доротея приблизилась ко мне, улыбающаяся и заплаканная. Она молча завладела моими руками.

Полнейшая неукротимая, безусловная любовь, как та, что…

— Я очень рад видеть вас, — пробормотал я.

В известном смысле это была правда. Увидев, что она жива, я испытал облегчение, но к нему примешивались чувства вины, замешательства, страха и смущения. Я перевел взгляд на герцога, который отвесил нам поклон и, не скрывая сарказма, произнес:

— Что ж, влюбленные голубки, я покину вас ненадолго.

После его ухода я начал неуверенно бормотать извинения, не поднимая глаз от пола. Мне хотелось сказать, как я сожалею, что тайно сбежал из ее комнаты в ту ночь, а потом не посмел спросить, куда она исчезла; но мне не удалось повиниться, поскольку она, приложив палец к моим губам, прошептала: