Читать книгу "В двух шагах от рая - Михаил Евстафьев"

«Пришло письмо от Чистякова. Капитана получил, ребенка второго ждет. Пишет, что рвется в Афган. Странно. Многие из отпуска бегут раньше времени обратно. Олег признался, что испытывал нечто подобное. Рассказывал, что они ездили на море, что Настя ракушки собирала. Если он безумно любит их, то почему в отпуске, на море постоянно думал об Афгане? Он так счастлив был, когда вернулся обратно в полк. Неужели настолько сильно манит война? Как можно думать об Афганистане, когда ты дома, когда рядом с тобой любимые люди?!»

…можно, в том-то и дело, что Афган никого не отпускает…

«Кто-то нас будет все же судить. Не знаю только, кто. Я никогда не думал об этом раньше, а в последние месяцы почему-то стал задумываться.

Бог он, конечно, есть. И спорим мы, атеисты и верующие, вовсе не об этом, а о том, какой он на самом деле Бог, что считать Богом.

Когда убийство, любое убийство человека человеком, можно оправдать высокой идеей, приказом сверху – не задумываешься, а когда цели нет, или же цель рушится вместе с идеалами, а стрелять приходится, стреляешь как бы в себя самого».

«Бог есть, он – олицетворение добра в целом, добра в масштабах вселенной, добра как противопоставления злу, силе почти равной, необходимой, видимо, для равновесия… Разве не так?»

…в нас слишком много и того и другого…

«Безгрешны и чисты только праведники, а это уже не совсем люди, они отделяют себя от нашей мирской суеты. Но праведниками становятся обычно люди, познавшие грех, люди которые раскаялись, смирились… Выходит, что надо сначала согрешить, потом раскаяться… Значит, у нас еще есть шанс спастись?!.»

…есть ли этот шанс? посмотрим… может, просто там,

на небесах, где это все происходит, где нас судить-то

собираются, столько набьется народа, что не заметят наши

грехи, неужто ль с каждым отдельно разбирательство

учинят? прокуроров не хватит…

«В самом начале жизненного пути человек делает выбор, через мысли, поступки, решения. Иными словами, мы как бы подсознательно знаем, насколько мы плохи или хороши, и куда уйдем после – на небо или в преисподнею…»

…пьяный, наверное был, когда говорил ему это… а он все

записывал, по ночам записывал… и хорошо, что записывал, рукописи

не горят…

«Горький, по-моему, написал, что в русском человеке живет всегда жажда согрешить, чтобы испугаться и присмиреть. Мы долго говорили об этом с Олегом. О русской душе говорили, о стране нашей. Трудно представить, чтобы было, если б прочел мои записи особист… И я пострадал бы, и Олег, потому что я все время упоминаю его имя. Но этот дневник всегда со мной. Его никто никогда не прочтет…»

«Уйти что ли в монастырь, чтобы молиться там за грехи, что сотворили мы в Афгане?..»

«Все мы, кто был в Афгане, виноваты, грешны. Кто-то убивал, кто-то приказы отдавал, кто-то смолчал, кто-то не помог… кто-то не осудил этот ад, оправдывал его…

Мы не сможем отмыться от тех грехов, привезем мы отсюда домой много зла, и зло это погубит нашу страну… Эта война – начало великой катастрофы… Нельзя после зла просто так взять и вернуться к добру, и человек никогда уже не будет таким же, как раньше…»

«Богданов как-то приехал на заставу. Над въездом – бойница. Духи давно пристреляли это место из „зеленки“, и ставить там солдата небезопасно. Поэтому ротный приказал замотать деревянную чурку одеялом, на палку повесили каску, получилось чучело. Духи стреляли по нему иногда. Богданов подумал, что это настоящий боец, крикнул: „Постовой!“ В ответ – молчание. Он снова крикнул: „Постовой!“. Ноль внимания! Взбешенный, Богданов заорал: „Солдат! Ты, грязная скотина! Поздравляю – ты сапер!“ Комбат подсказал Богданову: „Это же чурка, товарищ подполковник“. – „Я вижу, что это чурка! – закричал Богданов. – Набрали чучмеков на свою голову! Перевести его в саперы!“ Именно он ввел в обращение название: „сапер одноразового использования“, сокращенно – СОИ».

…хороший сапер всегда на вес золота ценился…

«Мусульманин делает что-то, и оглядывается на Бога своего, а русский не оглядывается, грешит и грешит, а когда его господь настигнет, прищучит, он кричит: „Господи! Да за что же мне такое наказание?..“

«Добро – цельно, однозначно, единично. В этой единичности заключается полное содержание этого понятия. Добра не бывает много, оно просто есть, либо его нет. Зло же, напротив, многогранно. Оно рождается незаметно, растет, совершенствуется, делается более изощренным, жутким. От того зло, подчас, трудно сразу увидеть, и от того зло часто бывает сильней добра. Зло проще, доступнее. Бог не отвечает за зло. Бог – это добро. Зло – вне Бога. Бог желал России добра, он не наказывал нас за богоотступничество, мы себя сами наказали, мы выбрали путь страданий, путь Христа».

…эх, Епимахов, Епимахов… глубокая философия на мелких

местах…

«Лет через десять никто про Афганистан и не припомнит… Романтики здесь нет… Ни в одной войне ее нет! Пока мы не расскажем всем правду об этой войне, всю правду, без утайки, мы не освободимся от Афгана, он так и будет преследовать нас».

«Купил матери красивый материал на платье, часы, носки из верблюжьей шерсти, дубленку. Скоро в отпуск. Маки зацвели, целые поля маков видел вчера, когда летели на вертолете. И завтра летим на вертушках в горы…»

Шарагин вернулся в купе. Стемнело. Женщины спали, одна из них посапывала.

…мы не только убивали, и в водке топили тоску и печаль, мы

пытались разобраться, что за странное существо русский человек,

мы искали, как и все предыдущие поколения, ответы на вопросы:

кто виноват? и что делать?..

По перрону, вдоль прибывшего поезда, отталкиваясь зажатыми в руках деревяшками, на квадратной доске с четырьмя подшипниками, передвигался нечесаный, небритый, в оборванном дрянном пиджачке инвалид. Ноги его были отрезаны почти «под корень», и от этого он ростом приходился большинству торопящихся с чемоданами и тюками пассажиров и стоящих на перроне встречающих по пояс, а то и ниже. Он был пьян и улыбался всем подряд.

Шарагин вышел из вагона, опустил на перрон чемодан, сетку с мандаринами.

– Товарищ командир, закурить не найдется? – подкатился на подшипниках инвалид.

…убежал капитан Уральцев от такой участи… а этот нашел в

себе силы не умереть… осталась от него лишь половина, но эта

половина не разучилась радоваться жизни…

Шарагин вынул из пачки две сигареты. Одну сигарету инвалид вставил в губы, вторую заткнул за ухо, похлопал себя по поношенному пиджаку, достал спички.