Читать книгу "Аня из Инглсайда - Люси Мод Монтгомери"

— Хоть кто-нибудь еще ест в наши дни миндаль-двойчатку? — спросил доктор Муррей, только что расколовший двойной орех.

Кристина обернулась к Гилберту.

— Помнишь, какой миндаль однажды ели мы? — спросила она.

(«Кажется, они обменялись многозначительным взглядом».)

— Ты полагаешь, я мог забыть это? — спросил Гилберт.

Они нырнули в поток разных «а помнишь», а в то время как Аня сидела, остановив взгляд на натюрморте с рыбой и апельсинами, висевшем над буфетом. Она и не предполагала, что у Гилберта и Кристины так много общих воспоминаний. «А помнишь наш пикник на берегу узкого морского залива?.. А помнишь вечер, когда мы зашли в негритянскую церковь?.. А помнишь вечер, когда мы отправились на маскарад?.. Ты была испанкой в черном бархатном платье с кружевной мантильей и веером».

Гилберт явно помнил все и во всех подробностях. Но он забыл про годовщину своей свадьбы!

Когда после обеда они вернулись в гостиную, Кристина бросила взгляд в окно на восточную часть неба, где за темными тополями уже появилось слабое серебристое свечение.

— Гилберт, давай пройдемся по саду. Я хочу опять постичь значение восхода луны в сентябре.

(«Разве восход луны значит в сентябре что-то такое, чего не значит ни в каком другом месяце? И что она хотела сказать своим „опять“? Она когда-то „постигла“ его прежде… с Гилбертом?»)

Они вышли. Аня чувствовала, что ее очень ловко и мило отодвинули в сторону. Она села на стул, с которого ей был виден сад, хотя она не призналась бы даже себе, что выбрала его по этой причине. Она видела, как Кристина и Гилберт идут по дорожке. Что они говорят друг другу? Говорит, как кажется, в основном Кристина. Вероятно, Гилберт онемел от нахлынувших на него эмоций. Улыбается ли он там, в свете луны, воспоминаниям, в которых ей нет места? Она вспомнила те вечера, когда она и Гилберт бродили по освещенным луной садам в Авонлее. Неужели он забыл?

Кристина слегка запрокинула голову, глядя на небо. Конечно, она знала, что показывает свою прекрасную полную белую шею, когда так поднимает лицо. Когда-нибудь луне требовалось так много времени, чтобы взойти?

Когда они наконец вернулись в дом, в гостиной уже появились новые гости. Были разговоры, смех, музыка. Кристина пела, пела очень хорошо. Она всегда была музыкальна. Она пела для Гилберта о «дорогих минувших днях очарованья». Гилберт сидел в кресле, откинувшись на спинку, и был необычайно молчалив. Смотрел ли он с грустью в прошлое — на те «дорогие минувшие дни очарованья»? Рисовал ли он в воображении свою жизнь, какой была бы она, если бы он женился на Кристине? («Раньше я всегда знала, о чем думает Гилберт. Голова начинает болеть. Если мы не уедем совсем скоро, я, наверное, запрокину голову и взвою. Как хорошо, что наш поезд уходит рано».)

Когда Аня, надев пальто и шляпу, спустилась вниз, Кристина стояла на крыльце с Гилбертом. Она подняла руку и сняла лист с его плеча: жест был точно ласка.

— Ты правда здоров, Гилберт? У тебя ужасно усталый вид. Я знаю, ты переутомляешься.

Аню охватил ужас. Гилберт действительно выглядел усталым, очень усталым, а она не видела этого, пока на это не указала Кристина! Никогда она не забудет чувство стыда, которое испытала в этот момент. («Я воспринимала Гилберта как нечто само собой разумеющееся и винила его за то, что он делает то же самое».)

Кристина обернулась к ней:

— Было так приятно снова встретить тебя, Аня. Почти как в прежние времена.

— Почти, — сказала Аня.

— Но я сейчас говорила Гилберту, что у него немного усталый вид. Тебе следует лучше заботиться о нем, Аня. Знаешь, одно время я была очень увлечена твоим будущим мужем. Я думаю, он был самым приятным поклонником, какого я имела. Но ты должна простить меня, раз я все же не отобрала его у тебя.

Аня мгновенно вновь стала холодна и высокомерна.

— Возможно, он жалеет, что ты этого не сделала, — сказала она с тем своим «королевским» видом, который не был незнаком Кристине в редмондские дни. С этими словами Аня села в экипаж доктора Фаулера, который должен был отвезти ее и Гилберта на станцию.

— Какая ты шутница! — сказала Кристина, пожав красивыми плечами. Она смотрела им вслед так, будто что-то ее чрезвычайно позабавило.

41

— Ну как, хорошо провела вечер? — спросил Гилберт, как никогда рассеянно, помогая ей войти в вагон.

— Прелестно, — сказала Аня, которая чувствовала, что «провела вечер под пыткой».

— Зачем ты сделала эту прическу? — спросил Гилберт, по-прежнему рассеянно.

— Это новая мода.

— Тебе не идет. Может быть, для каких-нибудь других волос она хороша, но не для твоих.

— О, конечно, жаль, что мои волосы рыжие, — сказала Аня ледяным тоном.

Гилберт счел, что будет разумнее оставить опасную тему. Аня, подумал он, всегда болезненно относилась к разговорам о ее волосах. Да и он слишком устал, чтобы разговаривать. Он откинул голову на спинку вагонного сиденья и закрыл глаза. Впервые Аня заметила легкие проблески седины на его висках. Но это не разжалобило ее.

Они молча шли коротким путем от станции Глена к Инглсайду. В воздухе был аромат хвои и пряный запах папоротников. Над мокрыми от росы полями сияла луна. Они миновали старый заброшенный дом с печальными, разбитыми окнами, в которых когда-то танцевали яркие огни. «Этот дом как моя жизнь», — подумала Аня. Все казалось ей теперь исполненным какого-то мрачного смысла. Бледный белый мотылек, что пропорхнул мимо них на лужайке, был — так подумала она с грустью — призраком угасшей любви. Затем она зацепилась ногой за воротца для крокета и чуть не полетела головой вперед в клумбу флоксов. И как это детям пришло в голову оставить их здесь! Она скажет им завтра все, что об этом думает!

Гилберт только сказал: «Оп-ля!» — и поддержал ее. Был бы он так же небрежен, если бы это Кристина споткнулась, когда они разгадывали значение восходов луны?

Едва они вошли в дом, Гилберт бросился в свой кабинет, Аня же молча пошла наверх в их спальню, где на полу лежал лунный свет, неподвижный, серебряный и холодный. Она подошла к открытому окну и выглянула. Очевидно, в эту ночь выть было положено собаке Картера Флэгга, и она отдавала всю себя этому занятию. В лунном свете листья тополей блестели как серебро. А в самом доме все вокруг нее как будто шепталось в этот вечер — шепталось зловеще, словно дом не был больше ее другом.

Аня чувствовала себя больной, озябшей, голодной. Золото жизни превратилось в увядшие листья. Ничто больше не имело никакого значения. Все казалось чуждым и нереальным.

Вдали прилив пришел на свидание с берегом, как делал это всегда со времен сотворения мира. Она могла теперь, когда Норман Дуглас срубил свои ели, видеть маленький Дом Мечты. Как счастливы были там они с Гилбертом, когда им хватало для счастья того, что они вместе в их собственном доме, с их мечтами, их ласками, их молчанием! Гилберт, смотревший на нее с той улыбкой в глазах, которую берег для нее одной, находивший каждый день новый способ сказать: «Я люблю тебя», деливший с ней смех и печаль.