Читать книгу "Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости - Валерий Белоусов"

О начале войны U2XE узнал намного раньше, чем все советские люди, Потому что в ночь на 22 июня замолчали все любительские радиостанции коротковолновиков Европы, а на средних и длинных волнах зазвучали военные марши… Речь Гитлера U2XE, довольно хорошо знавший идиш, слушал в прямом эфире.

И это было практически последнее, что он слушал, потому как утром пришли кто надо откуда следует и конфисковали всю его любовно собранную и отлаженную аппаратуру, до конца войны. Представляете, вот сейчас вломятся к вам лично и с мясом вырвут модем. Осознали? То-то…

Так что когда в окошко дома постучали и мучающийся непривычной бессонницей Додик услышал:

— А нет ли здесь радиста? — он радостно ответно завопил: — ТАКИ ОН ТУТ ЕСТЬ!!!

24 июня 1941 года. Около пяти часов утра — еще до начала утреннего обстрела.

Крепость. Северный военный городок. Развалины ДОС № 5

Около развалин стоит очень высокий, неуклюжий, похожий на заторможенного богомола молодой мужчина в летнем пыльнике — это такой летний плащ, как правило, шелковый… И в широкополой летней шляпе.

Мужчина задумчиво крутит в руках что-то явно шорно-обозное… Стоящая перед ним, как лист перед травой, лошаденка нетерпеливо потряхивает нечесанной гривой — мол, слушай, новый хозяин, ты там скоро меня запрягать будешь? С этим делом у мужчины что-то явно не ладилось…

Внезапно за его спиной возникла, накрыв его волной, черная как 1937 год тень, и хриплый голос резко спросил:

— Wie Sie rufen?

— Mein Name Antipodist Saprykin! — пролепетал мужчина в шляпе, испуганно вскакивая и роняя шлею.

— Wer Sie? — задал новый вопрос оперуполномоченный Лернер.

— Ich der Dozent der Timirjasewski Akademie, der Kandidat der biologischen Wissenschaften, — смущенно ответил Antipodist Saprykin. — Я ученый-ипполог… а почему вы со мной по-немецки разговариваете?!

…За полчаса до этого старшина Васьков доверительно рассказывал Лернеру:

— И вот взяла меня, товарищ старший лейтенант, такая забота: от чего мой обозный, говоря, что всю жизнь лошадьми занимается, сам лошадь запрячь не может? И одет как-то не по-людски… носки у него НА ПОДТЯЖКАХ, представляете?[109]Может, взглянете опытным взором, что это за фрукт?

Ретроспекция. Ученый

Жизнь не очень-то баловала Антиподиста Элпидифоровича Сапрыкина, начиная с имени, которым наградил его помешанный на греческой медиевистики батюшка, до странного с точки зрения родителей увлечения — лошадьми…

Нет, папа понимал, что у интеллигентного человека МОЖЕТ быть живой интерес к лошадкам, например, тотализатор на Московском Ипподроме работает каждое воскресенье… Но посвятить жизнь изучению ЛОШАДИ ad hoc — нонсенс!

А что делать? Видящий папа и мама в промежутках между посещениями ими Научной Библиотеки, растущий как трава на руках у грандмама Антиподистик (по домашнему — Подя), видимо, реализовывал свои детские комплексы — неосознанно тянулся к чему-то большому, теплому и надежному.

И после окончания арбатской школы № 301 юноша поступил не на филфак МГУ, где уже грел ему место папа, а — о ужас! — в Тимирязевку, на факультет животноводства.

Для начала домашние лишили Антиподиста ежемесячной денежной субвенции. Пришлось Поде зарабатывать на трамвай до Петровского Парка общественно полезным трудом, перепечатывая на пишмашинке чужие дипломы и даже диссертации. Однако же он учебы не бросил и даже по окончании с отличием Академии был оставлен на кафедре патологии непарнокопытных при alma mater. Ну и где ему было, теоретику, научиться запрягать лошадь, ежели вся его научная работа проходила в пределах Окружной Московской железной дороги…

Так уж случилось, что по окончании весенней сессии отправили его в Брест, для чтения общественно доступных лекций. Темы самые популярные: «Профилактика инвазионных нутталиозов», «О санации мыта и подседов»…

Да только не сложилось с лекциями — война началась. Отправив коллег — Александру Саввищну и Музу Васильевну на Восток, Антиподист решил вступить добровольцем в армию… и вступил. В обоз старшины Васькова!

— Ну нет, это не дело! — выслушав Сапрыкина, решительно заявил Лернер, — это все равно что гвозди микроскопом забивать! Так вот, товарищ доцент, вручаю вам записку, и поезжайте в Кобрин, найдете там главного ветврача Армии, поступите в его распоряжение. И БЕЗ ВОЗРАЖЕНИЙ МНЕ! А не то — арестую!

И злобный кровавосталинский опричник устало улыбнулся.[110]

24 июня 1941 года. Около пяти часов утра — еще до начала утреннего обстрела.

Брест. Улица Фортечная, дом 41

Если ехать по железной дороге из Минска на Варшаву, то справа по ходу, немного не доезжая Центрального вокзала, вы увидите ряд беленьких домиков. Это она и есть, Фортечная, плавно перетекающая в Шоссейную. Особенно ничем не прославленная, кроме того, что в доме № 1 располагается Брестское отделение Белорусской железной дороги.

И люди на Фортечной живут тихие, незаметные. Железнодорожники, работницы со швейной фабрики, всякий разный работящий разночинный народ. Обыватели городские. Те, на которых город и держится.

Вдоль по этой улице и бежала взапуски гражданка Никанорова, трепетно ожидая, ЧТО именно ей скажет любимая матуся… Сходила, называется, девочка на танцы!

Ну а она, Клаша, расскажет ей… расскажет… ой, Божечки, да как ей все рассказать-то… каких она ужасов навидалась, как ей было страшно, как лихо… и про… НЕГО… как расскажешь? Но милая мама поймет, мама обязательно все поймет…

Еще помыться и переодеться надо, а то она вся дымом и застарелой чужой кровью пропахла. Господи, как она устала… Скорее, скорее к маме!

Клаша подбежала к беленькому штакетнику заборчика, толкнула от себя калитку:

— Мама? — и осеклась. Вместо их домика посреди сада чернела воронка. Чуть-чуть не долетела полутонная бомба до железной дороги…

Воя от горя, рухнула Клаша на рыхлую землю, когтя, пытаясь ее разрыть… но что-то уже умирало в ее душе и говорило ей, что это навсегда…

Навсегда — эта боль вины, горя и вечной тоски… Хоть бы еще раз увидеть маму, хоть бы одним глазком… поздно. Поздно. Поздно.

24 июня 1941 года. Около семи часов.

Где-то между Березой-Картусской и Теулями

… — Es gibt keine Frauen — es gibt kein Weinen![111]— закончил свое печальное повествование Додик…