Читать книгу "Война кукол - Людмила Белаш"

В полицейском управлении района Дархес, куда флаер доставил Габара и компанию, было еще чище, еще спокойнее и еще стерильнее, а Габару здесь стало еще тоскливей; ему не нравились светлые стены кабинетов с функциональной стандартной мебелью, где люди работают, а не живут. Казалось, что и зданию люди не нравятся и оно становится довольным только ночью, когда коридоры пустеют, а свет меркнет — поэтому недовольство стен накапливалось и отражалось на людях — вечно занятые, они сновали по этому нелюдскому дому, не обращая друг на друга и на посетителей никакого внимания. Разномастная компания прошла по лабиринту коридоров и где-то потерялась в глубине. Кто-то их встречал, куда-то вел, их ждали, присоединялись новые люди с безучастными лицами, уходили старые. Ушел курьер, отдав под расписку бумаги. Их взяли, поместили в новую папку; какие-то конверты, дискеты, сверка по номерам, количеству страниц. «Спасибо, вы нам больше не нужны». После кратковременного отдыха отец и господин Шуань куда-то пропали; Габара отвели в большую комнату с рядом стульев и длинным диваном, полную яунджи.

Полицейский в синей форме с нашивками на рукаве что-то говорит ему, объясняет; девушка, тоже в форме, обращается к собравшимся, зачитывает какой-то список, имена, выстраивает всех в линию. Габар перестает понимать, что происходит, и не осознает обращенную к нему речь. Как за кулисами студии — «Офицер, сейчас будет конкурс красоты», «Встань сюда», «Все в порядке, идите». Они гуськом выходят на сцену маленького, но уютно скомпонованного зала. Матовые осветители дают ровный, бестеневой свет. Встали, развернулись. Что это? Игра «Ну-ка, напрягись!», «Дуэль умников» или «Любовь навечно»?.. Внизу на удобных пластиковых стульях сидят члены жюри — люди в синем, несколько в штатском; здесь же господин Шуань, отец!.. На сцену выходит первый игрок — высокий, атлетически сложенный парень в сером комбинезоне, пилотка под погоном без звездочек, короткая армейская стрижка. Лицо гладкое, словно с рекламного щита. Раз-два-три! Начали.

Габар старался не смотреть на парня в сером; он уже все понял, но мысленно цеплялся за малейшую возможность благополучного исхода. Это не парень. То есть вообще не человек, не живой. Это киборг, на мгновение повисший над ним тогда, в тоннеле. В зале он почти сразу узнал эйджи в серо-голубом, безупречно сидящем костюме; холеные руки непринужденно и небрежно сложены на коленях, бесстрастное лицо. Хозяин флаера, который он взломал. Хиллари Хармон.

Парень в сером медленно прошелся вдоль ряда стоящих яунджи — южан, северян, высоких, низких, белых, серых, коричневых — и уверенно показал на Габара.

— Этот.

— Отметьте в протоколе, номер 7, — раздался где-то сбоку голос секретаря.

Конкурсантов увели за кулисы. Опять голоса, гомон, сборы. Девушка в форме снова зачитывает список. Мелкие южане переговариваются на яунгале и, собравшись стайкой, уходят.

— Спасибо, вы больше не нужны.

Габара заводят в кабинку, дают сумку, раскрывают ее — это его одежда, из дома.

— Переоденься, пожалуйста.

Габар механически снимает одну одежду, надевает новую. Костюм. Он в нем ходил на школьную презентацию. Он ему очень нравился, ведь только в костюме чувствуешь себя по-настоящему взрослым. Взрослые принимают тебя в свой мир и общаются на равных. Впервые костюм Габар надел на посвящение в мужчины. Это было полгода назад.

Девушка сверяет номера, прикалывает номер на лацкан пиджака Габара. Новый тур. На этот раз все претенденты — северяне, тьянги, все с серой и куньей шерстью, но разного роста и возраста. Выстроились, пошли, развернулись.

Все тот же парень в сером. Теперь ему предстоит задача потруднее — выбрать тьянгу из тьянг. Парень идет неторопливо, вглядывается внимательней, иногда поворачивается на пройденных. Габар теперь более чем уверен — это тот, летун из тоннеля, убийца Дымки. Только он видел его, Габара, так близко, только он может его опознать. Хоть бы он ошибся. Люди часто путают тьянг, не могут запомнить лиц. Но серый неумолим, он вновь поднимает руку и показывает на Габара:

— Этот.

— Запишите в протокол…

До чего же несправедлив этот мир; слезы подкатывают к глазам, и Габар еле сдерживается. Крепись, воин.

Вновь переодевание. Яунджи в комнате за кулисами стало заметно меньше. Девушка зачитывает последний список, новый значок крепят на грудь Габара. Последний тур — выборы короля.

— Ты распрямись, — слышит Габар шепот за спиной, — станешь повыше. Голову подними — тени сместятся, глаза не будут блестеть. Смотри прямо перед собой.

— Спасибо, — одними губами отвечает Габар.

Последний выход. Все тьянги, все желто-куньи, все одного роста и возраста.

Киборг в сером уверенно идет по сцене, замедляет шаги, еще, еще. Тот, в зале, даже позу не изменил. Габар начинает его ненавидеть. Зачем, зачем он поверил в этот фильм?!! Дурацкая приманка! Его обманули, взяли на слова, свой психолог и выманил. Сдал, южняк, подлюга. Южане терпеть не могут северян. Другая раса, щетки половые. Габар зол, он стоит прямо, приподняв подбородок, сжав губы.

Киборг-убийца останавливается напротив, внимательно всматривается и… проходит мимо, дальше. Габар переводит дыхание. Серый громила поворачивается и вновь направляется к нему, лицо его по-прежнему спокойно. В зале заметно оживление:

— Опознание лица наиболее сложно…

— Но самое достоверное. Если он ошибется сейчас, результаты двух первых серий можно поставить под сомнение…

— У него еще есть время…

«Сейчас пари ставить начнут», — как-то отвлеченно подумал Габар. Тот, в зале, сидит как статуя, не поворачивает головы, не разговаривает с соседями — просто смотрит.

Киборг уже пятый раз проходит мимо… Секунды бегут. Он доходит до конца, останавливается, бросает еще один взгляд — и негромко, но твердо говорит:

— Номер тридцать два.

В зале раздаются возгласы удивления; говорят что-то в полный голос; слышится:

— Занесите в протокол, номер…

— Не расходитесь, пожалуйста.

Хиллари Хармон улыбается. Доволен.

Габар опускает голову, чтобы впервые посмотреть на значок на своей груди.

№ 32.

Да здравствует король!

* * *

Исчезни вдруг из Города все люди — он все равно остался бы самим собой. Многое продолжало бы действовать — водоснабжение, канализация, системы связи, даже уборка некоторых улиц — и работало бы долго, до износа и отключения энергии. Но и замерший, Город стоял бы веками — он слишком глубоко врос в грунт, он пустил корни в скальную основу, он выморил и вытравил в захваченном пространстве все живое, он стал таким громадным, что люди вынуждены были рабски служить ему, заботливо ухаживать за его кровеносными сосудами и нервами, прочищать ему кишки, обогревать и обустраивать дыры и норы Города, в которых они жили, и только ради того, чтобы самодовлеющее тело Города их не отторгло. Уже поздно было говорить ему — «Это мы тебя построили, чудовище!»; он равнодушно терпел их в себе, но они были ему безразличны. Что для него чья-то жизнь или смерть, что ему слитный шорох сигналов в сетях? Он был почти вечным — и, быть может, завидовал лишь небу над своими крышами.