Читать книгу "Клуб неисправимых оптимистов - Жан-Мишель Генассия"

— По-моему, она откажется.

* * *

Я ждал Сесиль на скамейке напротив теннисных кортов.

— Что случилось, Мишель?

Я рассказал ей об обыске в рождественскую ночь, о папином марш-броске в Алжир, о возвращении Франка и о том, что он скрывается от полиции. Она молча смотрела на меня тяжелым взглядом, но ни в чем не упрекнула.

— Правильно сделал, что рассказал.

— Иначе было нельзя.

Она погладила меня по щеке:

— Спасибо, маленький братец.

По логике вещей, мне следовало чувствовать себя неловко. Стыдно врать тому, кто тебе доверяет. Но я не испытывал чувства вины, совсем наоборот. Позже я понял, что сыграл роль вестника, и не имело значения, расскажу я Сесиль правду или нет. Решение было за ней. Она могла пожать плечами и продолжить бег, но решила ехать в Кашан. Я попытался разубедить ее, приводил аргументы, достойные «Армии теней».[136]

— Что за бред ты несешь? Кончай идиотничать.

Она села в поезд на линии Co и не позволила мне поехать с ней. Не знаю, что там у них произошло, но на следующий день Сесиль захотела увидеться с папой. Мы встретились в эльзасской пивной на площади Сент-Андре-дез-Ар, недалеко от ее дома.

— Я виделась с Франком. Он сказал, что вы готовите побег.

— Это его идея. Не буду вдаваться в детали, но дело оказалось сложнее, чем я думал.

— Франк готов подумать о том, чтобы сдаться, он хочет посоветоваться с адвокатом.

— Можно проконсультироваться с мэтром Флорио, он лучший.

— Нет, Франку нужен адвокат из Лиги защиты прав человека. Это будет политический процесс.

Папа и Сесиль встретились с двумя юристами, но никуда не продвинулись. Адвокаты заявили, что не могут дать квалифицированного заключения, не изучив материалы дела, но сошлись во мнении, что обвинения тяжелые. Убийство и «оставление места службы во враждебном окружении» караются смертной казнью. Даже при наличии смягчающих обстоятельств Франку грозит пожизненное или — в лучшем случае — двадцать лет заключения с перспективой условно-досрочного освобождения не раньше чем через десять лет. Санчес присутствовал на встрече в качестве посредника, потому что Франк не захотел покидать убежище. Папа не посвящал меня в детали дела, и мы больше не устраивали по ночам «военных советов».

Я много раз заходил к Сесиль, но не заставал ее дома. У меня были ключи, но пользоваться ими почему-то не хотелось. Я звонил — никто не брал трубку. Однажды вечером я снова отправился на набережную Августинцев — просто так, без всякой надежды, и мне повезло.

— Как хорошо, что ты пришел, Мишель!

— Ты исчезла. Я беспокоился.

— Отец ничего тебе не сказал?

— Он со мной не делится. Что происходит?

— Я еду с Франком.

— Что?

— Мы уедем.

— Я думал, ты…

— Я тоже…

— Это безумие.

— Я встречалась с другим адвокатом. Он настроен более чем скептически из-за этих новых военно-полевых судов. Франк в серьезной опасности. Нельзя допустить, чтобы он сел на пятнадцать лет за убийство негодяя и загубил свою жизнь.

— Ты загоняешь себя в ловушку.

— Вовсе нет. Я поеду с Франком, но смогу вернуться, когда захочу, никто мне не помешает. Мы выберем страну, откуда нет выдачи. Будем жить свободными в свободной стране. Мы снова обрели друг друга, понимаешь? Зачем отравлять себе жизнь, если можно быть счастливым? Мы не исчезаем, просто… переселяемся. Ты сможешь к нам приезжать. Твой отец и его друзья ищут корабль, на котором мы уплывем в Южную Америку. Из Роттердама.

— Когда?

— Скоро. Не знаю только, как быть с Пьером. Писать ему я не смогу, черкну несколько слов из Голландии, чтобы не беспокоился, мол, уезжаю на несколько месяцев. Но никаких лишних деталей, почту могут перлюстрировать. Осторожность лишней не бывает. Когда он вернется, ты все ему объяснишь. Я могу на тебя рассчитывать?

13

Около двадцати двух часов Леонид вышел из зала отдыха для летного состава. Ему всегда нравилось смотреть, как приземляются самолеты. Два часа до встречи с Миленой. Он бродил по опустевшему залу аэропорта. Электромонтер тянул кабели, два столяра возились с рекламным щитом компании «Pan Am». На центральном информационном табло высветились данные завтрашних рейсов. Объявлений о прилете почтовых самолетов не было. Леонид миновал зону таможенного досмотра, вышел на бетонированную площадку и укрылся под козырьком. Стоявшие в ряд самолеты поблескивали серебром. Пошел дождь, но Леонид не мог удержаться, чтобы не взглянуть на новый «Super Constellation».[137]Он прислушался. С востока доносился знакомый гул. В темноте загорелись два желтых глаза, почтовая «Дакота» на мгновение зависла над полосой, зашуршала шасси по бетону и начала выруливать к ангару. К люку подъехал грузовичок, началась выгрузка почты. Леонид подошел ближе и узнал Жан-Филиппа, второго пилота, с которым успел подружиться. Он ждал, что вот-вот появится Милена.

— Как дела, Жан-Филипп?

— Попали в болтанку над морем. Самолет был перегружен.

— Как обычно.

— Ничего не поделаешь. Начальству плевать на наши возражения. Ощущение было такое, что мы попали внутрь гигантского барабана.

— Понимаю. Чтобы избежать этого, приходится набирать большую высоту. Милена не с вами?

— На сей раз нет.

Леонид пошел к зданию аэровокзала, а экипаж занялся погрузкой почты и заправкой самолета керосином. Почему она не прилетела? Заболела? Или опоздала? Тогда почему не предупредила? Может быть, она звонила в отель?

Он успел на последний автобус, вернулся в гостиницу, утешительных новостей не получил, попросил портье связаться с Парижем и перевести звонок к нему в номер. Он ощущал болезненную пульсацию в затылке у самой шеи. Спиртное закончилось. Администратор отказался открыть бар и не захотел выручить постояльца даже бутылкой пива. Леонид предложил ему деньги, но ничего не добился.

Леонид обошел весь квартал, прежде чем вспомнил, что бары в этой стране «ложатся спать с петухами». Он разбудил Сергея и отнял у него последнюю бутылку водки. Леонид дважды набирал номер Милены, ждал по десять минут, но она не сняла трубку. В номере было жарко, Леонид обливался потом. Он открыл окно, и ледяной воздух остудил его лицо. Он сел в кресло. Его одолевало беспокойство. Он не знал, чего ему следует бояться сильнее всего. А потом он уснул: ему снились летящие через грозу самолеты, пьяные портье и невыносимо громкий трезвон. Звук напоминал вой сирены тонущего корабля. Телефонный шнур, обмотавшийся вокруг шеи, душил его и обжигал кожу. Барабанные перепонки готовы были взорваться от назойливого треньканья. Он открыл глаза. Телефон звонил не переставая. Он рванулся вперед и схватил трубку.