Читать книгу "Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 1] - Михаил Гуськов"

— Как же ты так попался с этой девкой, Иван Александрович? — шепнул Шлыков Лихачеву. — Это же такая мафия, какая нам и не снилась. Мы по сравнению с ними — детский сад.

— Потому и попался, что мы — детский сад, — тихо отозвался Седой. — Это не наша мафия, это транснациональная, только тсс. Ни звука, иначе нам крышка.

Шлыков сделал понимающие глаза.

Гости пировали, поднимали бокалы за здоровье новобрачных, кричали: «Горько!» Лакеи в золоченых ливреях и париках бесшумно сновали за спинами гостей. Это были непростые гости. Конечно, настоящих вельмож потустороннего мира еще не было: в основном были те, кто пережил пору семидесятилетнего гонения и замалчивания сверхъестественных сил. Были, так сказать, самые стойкие и законспирированные представители когда-то мощного класса российской нечисти. Теперь, когда перестройка разрешила свободное отправление религиозных культов и вообще всякую демократию, произошло заметное оживление сословия потусторонних сил. Приехали и первые представители эмиграции и даже влиятельные иностранцы, Так, например, из ФРГ по специально проложенному под землей тоннелю для налаживания экономических и духовных контактов прибыл герр Тауфель, который сразу же стал интересоваться паровыми котлами и смолой, а также закупил огромную партию железных вил. Наряженный, как и все прочие гости, он выглядел вполне по-человечески, выдавали его только белки глаз, которые почему-то были у него кроваво-рубинового цвета. Вообще, почти каждого из гостей делала примечательным какая-нибудь особая яркая деталь. У красавицы-итальянки Катарины Миланези, прибывшей тем же подземным тоннелем, что и герр Тауфель, стоило ей улыбнуться, обнажались волчьи клыки; у начальника архитектурно-реставрационного управления Демушкина, сидевшего с приятельницей почти напротив новобрачных, были хрящеватые, похожие на крылья летучей мыши, огромные уши, которые торчали даже из-под парика с буклями; «священник» Чечиров зарос бородой до глаз, и даже лоб у него был волосатый, но Шелковникову все гости очень нравились. Во-первых, он обратил внимание на то, что сидит на настоящем стуле с мягким сиденьем и спинкой. Ожидая подвоха, как в спорткомплексе с трехногим табуретом, аристократ-бомж, прежде чем садиться, подвигал кресло туда-сюда, нажал рукой на пружины и даже украдкой заглянул под сиденье. Во-вторых, бокалы, ножи и вообще все столовые приборы у него были самого высокого дворцового качества, точно такие же, как у окружающих. В-третьих, шампанское, вино и все блюда, на его вкус, по крайней мере были отменными. Катарина Миланези, с которой он сидел рядом, прекрасно понимала по-русски и даже говорила — хотя и с акцентом, но внятно, — а ее волчьих клыков Шелковников просто не замечал: у него самого был золотой зуб во рту, и это его нисколько не портило. Пожалуй, Катарина Миланези была даже красивее Леночки Шершневой, во всяком случае, когда у Шелковникова случайно из-под мышки выпал церковный венец, который он прижимал к телу рукой, и покатился ей под ноги, она нисколько этому не удивилась и, несмотря на то что была итальянской аристократкой и дамой из высшего итальянского общества, наклонилась, подняла венец и украдкой подала его Вите, при этом мило приложив пальчик к чудесным пухлым губам, давая понять, что она будет нема, как рыба. А когда они разговорились, показала ему свой сувенир с венчания — чашу, которой Чечиров благословлял новобрачных, после чего между ними установилось полное взаимопонимание.

Недобежкин обратил внимание на одного юного слугу с необыкновенно милым и как будто знакомым лицом. Его только что пробившиеся усики были смешно закручены вверх, а брови явно подведены и насурьмлены. Однако Завидчая, перехватив его взгляд, тронула аспиранта за руку и прошептала:

— Аркадий! Ты должен сказать прощальный тост.

После чего обратилась к гостям:

— Дорогие гости, дамы и господа, товарищи, — обратилась она к гостям. — Сейчас Аркадий Михайлович попрощается с вами!

Эти слова были паролем для всех посвященных, означая, что сейчас состоится съедение жениха. Андрей Андреевич Повалихин, которому уже загодя был подан знак, встал из-за стола и занял позицию за спиной у Недобежкина. Недобежкин поднялся с кресла и, сияя орденскими звездами и цепями, восторженно поднял искристый бокал с шампанским. Он уже открыл рот, когда невесть откуда налетевший ветер стал ломать и втягивать его, словно бы в огромную воронку, в рот Андрея Андреевича. Силясь удержаться, он замахал руками, ища в воздухе несуществующую опору и поддержку.

И тут произошло непредвиденное. Варя Повалихина, которая была наряжена миловидным слугой, что прислуживал новобрачным, совершила неслыханный поступок. Увидев, что Недобежкину грозит опасность, она бросилась к нему на помощь и вдруг, совершенно не понимая, как это у нее получилось, съела своего отца. Вскрикнув, девушка в ужасе выбежала из зала.

Гости, большинство из которых прекрасно знали Андрея Андреевича Повалихина и его дочку, на секунду замерли и вдруг разразились восторженными аплодисментами. Чтобы посторонний человек съел жениха — это уже было превосходное зрелище, достойное всяческой похвалы. Но чтобы дочь съела родного отца — это было зрелище в высшей степени увлекательное. Все присутствующие устроили овацию Элеоноре Завидчей, приготовившей для них такой великолепный спектакль.

Завидчая, план которой так неожиданно сорвался, со злостью бросила серебряный нож на хрустальное блюдо, разбив его вдребезги. Она поискала глазами Агафью и Полоза, но их не было за столом. Недобежкин, так и не поняв, какая драма разыгралась за его спиной, услышал бурные аплодисменты и решил, что это относится к его прощальной речи, которую он, впрочем, так и не сказал.

— Аркадий! Все прекрасно! — подавив свой гнев, воскликнула Элеонора. — Мы наконец-то можем покинуть гостей. Ты, оказывается, поэт, как ты умеешь проникновенно говорить. Гости в восторге от твоих слов.

Аристократ-аспирант, подумав, что с ним во время речи произошел обморок от выпитого вина, с радостью последовал за своей супругой.

Заиграла музыка. Новобрачные, сопровождаемые невесть откуда наконец-то появившимися Полозом и Агафьей, в окружении нескольких избранных дам и кавалеров покинули веселившихся гостей.

Артур остался руководить праздником. Шелковников, вспомнив фильм «Кавалер де Марсиньяк», где верный слуга всю ночь простоял с обнаженной шпагой в руках у дверей новобрачных, оберегая их покой, спешно распростился с Катариной Миланези и бросился догонять процессию, направлявшуюся в так называемую спальню герцогини Курляндской, где серебряный орел, сидящий над гербом в навершии полога, должен был в назначенный момент выклевать сердце Недобежкина.

Шелковников взялся охранять двери. Спальня была устроена в анфиладе комнат, и он мог контролировать только один северный вход, тогда как южный контролировать было некому. Тут он подумал еще об одном верном друге, который бы очень пригодился, чтобы охранять противоположные двери, и вспомнил о Петушкове.

— Вот те раз! А ведь был же Петушков, куда же он делся? И как хитро исчез. Друг называется. Нет, Шелковников не такой. Шелковников — это верное сердце, это настоящий друг, Шелковников — это человек! Впрочем, у него тоже есть маленькие человеческие слабости, — несколько устыдился Витя того, что по необходимости должен был шпионить за Недобежкиным по поручению Дюкова и что, кроме того, имел некоторую, впрочем, вполне извинительную склонность незаметно одалживать чужие вещи на неопределенный срок.