Читать книгу "Во имя справедливости - Джон Катценбах"

— Знаю, — кивнул детектив, — конечно, я не в курсе того, что именно сказал вам Блэр Салливан, но, кажется, уже обо всем догадался.

— Как вы охарактеризовали Роберта Эрла Фергюсона? — спросил журналист.

— Он прирожденный убийца!

— Возможно, вы правы, а может, и ошибаетесь. Я пока не знаю… Вы любите музыку?

— Да.

— Какую?

— В основном популярную — соул шестидесятых, рок. Они напоминают мне о молодости. Когда я ее слушаю, дочки называют меня ископаемым.

— Как насчет Майлса Дейвиса?

— Мне он нравится.

— Мне тоже.

Подойдя к стереосистеме, Кауэрт вставил кассету и повернулся к полицейскому.

— Давайте послушаем финал этой композиции, — произнес журналист и нажал кнопку.

В комнате зазвучал джаз.

— Я прилетел сюда из Пачулы не на концерт! — удивился Браун.

— Мы слушаем знаменитые «Испанские зарисовки», — невозмутимо продолжил Кауэрт, — критики считают это сочинение Дейвиса важнейшей вехой в развитии американской музыки. Эта одновременно нежная и жесткая музыка не оставляет равнодушным ни одного слушателя. При этом вы ошибаетесь, рассчитывая на умиротворяющий финал…

Внезапно вместо приглушенных звуков духовых инструментов раздался хриплый голос Блэра Салливана. Полицейский подскочил в кресле, подался в сторону магнитофона и весь превратился в слух.

«Я расскажу вам всю правду о печальной участи Джоанны Шрайвер… Милая маленькая Джоанна!» — издевательским тоном произнес серийный убийца.

«Номер сорок?» — подсказал ему Кауэрт, и Салливан расхохотался.

Журналист и детектив в гробовом молчании прослушали запись. Когда она завершилась, они какое-то время молча смотрели друг на друга.

— Я так и знал! — первым очнулся Браун. — Какой же подлец этот Фергюсон!

Кауэрт кивнул.

Вскочив на ноги, лейтенант замолотил кулаками по воздуху, словно, прослушав запись, получил заряд энергии.

— Ну держись, Фергюсон! — воскликнул он. — Теперь ты от меня не уйдешь! Попался!

— Никто никуда не попался, — печально пробормотал сникший журналист.

— Как это?! — возмутился полицейский и уставился на магнитофон. — Кто еще слышал эту запись?

— Только мы с вами. Больше никто.

— Значит, вы ничего не сказали об этом детективам из округа Монро?

— Пока нет.

— А вы хоть понимаете, что тем самым вы скрываете от следствия важную улику?! Речь все-таки идет об убийстве двух человек! Ваши действия можно рассматривать как преступление!

— Какую еще улику?! Слова свихнувшегося лживого маньяка, обвинившего другого человека в убийстве? Какой вес имеют утверждения этого сумасшедшего?

— Но это же его признание! Он говорит об убийстве своей матери и отчима. Он говорит о том, кто их убил. Он признался в этом перед самой казнью, а предсмертные исповеди имеют вес в суде!

— Салливан — закоренелый лжец! Он лгал напропалую. Наверное, он уже сам не понимал, где заканчивается ложь, а где начинается правда.

— Глупости! По-моему, он говорил вполне убедительно.

— Вам так кажется потому, что вам этого хочется. А если я скажу вам, что Салливан уже уличен во лжи? Что он признался в преступлениях, которые никоим образом не мог совершить? Этот сумасшедший страдал манией величия. Он желал, чтобы человечество вечно помнило его благодаря злодеяниям, которые он якобы совершил. Еще немного — и он признался бы мне, что своей рукой застрелил президента Кеннеди и знает, где закопан труп Джеймса Риддли Хоффа,[12]потому что лично его прикончил. Неужели ему было трудно соврать и об этом убийстве?

— Не знаю, все может быть, — пробормотал полицейский.

— Кроме того, Салливан вполне мог, по каким-то своим соображениям, оговорить Фергюсона. Не отправляться же к Салливану в преисподнюю, чтобы узнать правду!

— Я бы отправился, — заявил Браун.

— Я бы тоже.

— Не сомневаюсь, — буркнул полицейский.

— Почему?

— Потому что понимаю, как вам важно доказать невиновность Фергюсона. Теперь мне ясно, почему вы с досады перевернули у себя в квартире все вверх дном.

Кауэрт только махнул рукой.

— Еще бы! — безжалостно продолжал лейтенант. — А как же Пулицеровская премия, карьера, репутация?! Наверняка вам очень хотелось уничтожить признание Салливана.

— Но я же его не уничтожил, — развел руками журналист.

— Конечно! Ведь как бы вы ни старались спрятать голову в песок, вам все равно не забыть труп девочки у грязного болота!

— Это правда.

— Выходит, вы тоже чувствуете себя обязанным исправить то, что натворили!

С грустной улыбкой журналист отхлебнул из стакана. Тэнни Браун немного успокоился и присел на самый край кресла, словно в любой момент готов был вскочить.

— Ну хорошо, — сказал наконец Кауэрт, — вы все-таки детектив. Что бы вы сделали в первую очередь? Отправились бы сразу к Фергюсону?

— Может, да, а может, и нет, — покачал головой полицейский. — Лиса не попадет в капкан, если его поставить кое-как.

— Если о лисе вообще может идти речь…

— Некоторые слова Салливана можно проверить в Пачуле, — подумав, продолжил лейтенант Браун. — Может, стоит снова поговорить с его бабкой и обыскать их дом? Ведь сказал же Салливан, что Фергюсон спрятал еще какие-то вещи. Давайте проверим, не соврал ли он на этот раз. Начав с этого, мы, может, сумеем потом отличить ложь от правды.

— Все это так, но глупо надеяться, что дома у бабушки Фергюсона висит снимок, на котором ее внук запечатлен в момент убийства Джоанны Шрайвер, — возразил Кауэрт. — А в противном случае толку от этого визита не будет. Вы и сами прекрасно понимаете: вы избили Фергюсона, чтобы добиться от него признания, и теперь вам нельзя его и пальцем тронуть. Никто не позволит возбуждать против него новое дело, и ни один судья не согласится его рассматривать… И еще, если мы там появимся, его старая хитрая бабка сразу почует неладное и доложит внуку!

Браун нехотя согласился, но упрямо заявил:

— И все-таки я должен знать!..

— Я тоже! — перебил его журналист. — Подумайте лучше об убийстве на Тарпон-драйв. Если убийца действительно Фергюсон, вы сможете взять его за жабры. А точнее, мы сможем взять его за жабры — вы и я!

— Думаете, все этим и кончится? Фергюсон отправится в камеру смертников за убийство матери и отчима Салливана — и делу конец?