Читать книгу "Мария - королева интриг - Жюльетта Бенцони"

Девятого июля королева и ее дамы едва встали, как новость ворвалась к ним, точно ураган: на рассвете Шале был поднят с постели капитаном гвардейцев и отправлен в тюрьму Буффэ. При этом известии Мария онемела, а королева лишилась чувств.

Они, однако, немного успокоились, узнав, что принц только что отправился гулять по окрестностям и охотиться как ни в чем не бывало. И его не задержали. Что же произошло?

Просто-напросто Лувиньи, не теряя времени, решил отомстить: он поспешил рассказать королю, что Гастон Анжуйский и Шале организовали заговор с целью убить не только Ришелье, но и самого короля, чтобы королева смогла выйти замуж за принца.

Это был жестокий удар для Людовика XIII, который никогда не был в состоянии разобраться в том, что есть правда, а что ложь, в доходивших до него противоречивых слухах, и уж точно даже на секунду не мог представить, что кто-то злоумышляет против него, чтобы передать его корону и жену его же собственному брату. Самым невыносимым было гадать, до какой степени Анна Австрийская замешана в этом заговоре.

Подозрения усилились после того, как кардинал допросил принца со всем надлежащим так-том. Гастон пришел в ужас от того, что могло его ожидать, и с другой стороны соблазнился обещаниями солидного удела, при условии, что он наконец женится. Верный своему эгоизму и неизлечимой трусости, которые и впоследствии не раз приводили его к участию в заговорах и предательствах своих сообщников, герцог Анжуйский одного за другим выдал почти всех, включая братьев д'Орнано и Вандомов, Шале и других членов «Партии неприятия», включая и королеву. Это был предел, поскольку в список не попала лишь одна особа, по сути, наиболее виновная: мадам де Шеврез, о которой не было сказано ни слова. Разумеется, принц согласился жениться, тем более что по этому случаю он получал герцогства Шартрское и Орлеанское и графство Блуа, которые должны были обеспечить ему сто тысяч ливров ренты, а также пансион в пятьсот шестьдесят тысяч ливров, которые, в совокупности с доходами невесты, делали его самым богатым человеком королевства. Король надеялся всеми этими благами погасить даже слабые намеки на мятеж а новые заговоры.

По крайней мере, на этот раз он мог быть спокоен. Гастон, отныне герцог Орлеанский, был преисполнен решимости жениться. Напрасно Мария и королева пытались отговорить его, умоляя даже на коленях. Он не уступил. Если герцог Анжуйский благосклонно относился и даже поощрял «Партию неприятия», то герцог Орлеанский не желал о ней больше слышать. Пускай его бывшие сообщники сами разбираются, как хотят, с последствиями своих действий!

Между тем в своей тюрьме Шале, сначала ошеломленный арестом и обвинением в заговоре с целью убийства короля — страшнейшем из всех возможных, — проводил время в заявлениях о своей невинности и написании пылких писем Марии с мольбами о помощи:

«Я знал всегда, как божественна ваша красота, но лишь теперь я начинаю сознавать, что вам нужно служить, как богине, раз уж мне не дозволено любить вас, если только удача не улыбнется мне в жизни. Знайте же, что жизнь моя целиком посвящена вам, и вспоминайте иногда, что я влюбленнейший из мужчин!»

Находясь под подозрением и серьезно беспокоясь за свое будущее, Мария сочла наиболее разумным не отвечать на его письма. Ее молчание сначала огорчило, а потом и разозлило узника. На допросах, которые вел сначала командор де Валанса, его дядя, затем маркиз д'Эффиа, канцлер де Марсияк, и даже Ришелье собственной персоной, он начал делать намеки на роль, которую сыграла в его жизни мадам де Шеврез, а затем, поскольку она по-прежнему не отвечала, напрямую обвинил ее, отзываясь о ней в выражениях все более уничижительных и раскрывая ее планы и интриги.

Герцог де Шеврез все еще не показывался, однако он послал верного Ботрю, чтобы тот давал мудрые советы его супруге и присмотрел за ней. Первый его совет состоял в том, что ей немедленно следовала попросить аудиенции у кардинала и ходатайствовать в пользу Шале: чем в большей степени ей удастся оправдать его, тем меньше подозрений ляжет на нее саму. Идея противоречила гордому нраву Марии, но в конце концов она решилась и отправилась в замок Борегар, где обосновался Ришелье.

Он принял ее со своей обычной любезностью. Видеть ее всегда — истинное наслаждение! Некоторое время он слушал, как она защищала этого «беднягу Шале», упирая на его мягкотелость.

— Это не человек, а флюгер — куда ветер дует, туда и он, — объясняла она. — Как вы, Ваше Преосвященство, могли поверить, что я могла вовлечь его в какие-то интриги, тем более против короля? Я все же не настолько глупа. Шале для меня всего лишь друг, впрочем, весьма милый, и я ценю его.

Слова кардинала были полны едкой иронией:

— Похоже, он тоже вас оценил, но иначе! Он говорит, что вы соблазнительница, жестокая, продажная, интриганка, что вы думаете только о себе, что вы хотели втянуть его в безумную, безрассудную авантюру.

Он произносил оскорбительные слова спокойным голосом, с легкой улыбкой, стараясь уловить на подвижном лице посетительницы нарастающий гнев. Она слушала его, широко раскрыв глаза и затаив дыхание. Тогда он продолжил:

— ..но благодаря Господу он раскусил вас и притворился, будто с вами заодно.

— Он притворился?

Кардинал ожидал, что она разразится проклятиями, но вместо этого она расхохоталась. Это был настоящий, полный иронии смех, такой веселый, что он сбил с толку Ришелье, поскольку Мария смеялась до слез и, казалось, никак не могла успокоиться.

— Я не думал, что вам это покажется столь забавным! Следует, однако, подчеркнуть, что он обвинял вас в подстрекательстве к цареубийству, — бросил он.

Смех мгновенно смолк. Мария взяла платок, чтобы вытереть выступившие на глазах слезы.

— Вы правы, господин кардинал! Но больше я не хочу этого! Так же как я не собиралась дарить любовь человеку с куриными мозгами! Он тем не менее непрестанно умолял меня об этом, а так как я продолжала отказывать ему, теперь он просто-напросто мстит! Будем откровенны, монсеньор! Я никогда не скрывала неприязни, которую вызывала у меня идея женитьбы принца, но лишь потому, что от этого будет страдать королева, а я ей бесконечно предана, потому что она добрая, несчастная и заслуживает, чтобы ее любили!

— Чудесно! И лучший способ сделать ее счастливой, по-вашему, состоит в том, чтобы избавить ее от супруга, который ее не любит?

— Лучше всего было бы, если бы наш государь сделал ей ребенка, что, как мне кажется, в последнее время меньше всего его заботит. Пусть королева забеременеет, и тогда принц может жениться на ком угодно! Прежде чем упрекать других, королю следовало бы начать с самого себя, найти себе врача, который наконец вылечит его, а не будет то и дело доводить до полусмерти! Подумайте об этом, монсеньор! Появление дофина развеет все тучи и станет залогом вашего будущего спокойствия.

— Вы не любите короля, мадам де Шеврез!

— А разве он любит меня? Да, это так, и я не делаю из этого секрета, но тут есть и его вина. Когда я была еще мадам де Люин, я была его любимой подругой, так что даже королева ревновала ко мне. И я, в свою очередь, питала к нему нежные чувства, не я первая отвернулась от него, Бог свидетель!