Читать книгу "Судьба попугая - Андрей Курков"

«Хорошо,сказал Ленин. — Не выстрелю. Но скажите, зачем пришли?» «Да мы уже раза три приходили, — заговорил другой старший. — Видим — в лесу ночью свет горит и какой-то человек читает что-то. Ну, думаем, если ночью читает, а не днем при солнце, значит, что-то запрещенное у него в книге… Вот мы и хотели спросить, что там, в книге, написано. Может, правда какая?» Улыбнулся Ленин, а сам думает: «Настоящие это мужики или агенты переодетые?» Было в то время по России много агентов, и одевались они как хотели: и рабочими, и крестьянами, и железнодорожными служащими. «Дай-ка, — думает Ленин, — я проверю их!» «В этих книгах написано, как воду поджигать», — сказал мужикам Ленин. «А зачем ее поджигать?» — спросил молодой безусый мужик и тут же получил по затылку от старшего мужика, стоявшего с левой стороны. А тот мужик, что с правой стороны стоял, спрашивает:

«А как ее поджигать?» Снова улыбнулся Ленин. Именно этот вопрос ему и хотелось услышать. Сходил он в шалашик и принес бутыль керосина. «Вот, — сказал он. — Надо взять бутыль воды, налить немного на землю, взять спички…» Тут Ленин достал из кармана штанов спички и зажег разлитый керосин. Керосин вспыхнул синим пламенем. «Вот так, — сказал Ленин. — Хотите, могу озеро поджечь!» Увидев пламя, испугались мужики до смерти. Перекрестились, попятились, шепча: «Черт, черт это!» И как рванули они в лес — только пятки замелькали.

Настоящие мужики — понял Ленин и как начал смеяться. И долго еще он смеялся и над мужиками, и над своей подозрительностью. Смеялся и даже представить себе не мог, что пройдет несколько лет, и двое из этих мужиков станут народными комиссарами, а младший — самым молодым в Красной Армии командармом».

Заслушавшись, Ваплахов забыл про чай.

— Интересно, — сказал он потом. — Ленин — это ведь Эква-Пырись? Да?

— Да, — Добрынин кивнул. — По-вашему — Эква-Пырись, а по-русски — Ленин. Ну а смысл ты понял? Урку-емец задумался.

— Кажется, да, — сказал он. — Смысл здесь такой, что не надо быть подозрительным?

Добрынин улыбнулся.

Он только хотел сказать что-то Ваплахову, как в дверь неожиданно постучали. Был это майор Соколов.

— Извините, что поздно, — сказал он, заходя в комнату. — Тут радиограмма пришла из Кремля…

У Добрынина при этих словах радостно защемило в груди, он даже затаил дыхание, чтобы лучше услышать, что скажет дальше майор.

— В общем, приказ откомандировать вас в Краснореченск. Машину пришлют завтра утром, так я и пришел сказать, чтобы было время собраться, — сказал майор и, сделав шаг к двери, обернулся и добавил: — Но мы завтра еще увидимся, попрощаемся. До завтра!

Майор Соколов ушел, а контролеры берегли тишину, словно звучали все еще в ней слова приятного известия.

Наконец урку-емец эту тишину нарушил.

— Так какой там смысл, в рассказе? — спросил он.

— Смысл? — повторил Добрынин, возвращаясь к предыдущим мыслям. — Смысл в том, что каждый темный мужик может неожиданно оказаться, ну, как бы в правительстве… или в армии. Ясно?

— Ясно, — сказал Ваплахов.

Глава 37

Легкий пушистый снег покрывал Подкремлевские луга, но холодно не было. Светило солнце, и порхали с елки на елку красногрудые снегири.

Ровно в полдевятого, проскрипев до блеска начищенными сапогами по снегу, останавливался у костра солдат с трехэтажным судком. Здоровался со стариком и с Бановым, присаживался к огоньку и, пока Банов с Кремлевским Мечтателем завтракали, рассказывал им всякие новости и задавал старику разные вопросы.

Звали солдата Васей, так что оказался он тезкой Банову и очень этому обрадовался. А когда узнал, что во время Гражданской войны был Банов пулеметчиком — зауважал его не меньше, чем старика.

Так и проходило время, не спеша, размеренно, за едой, за чтением и написанием писем, за разговорами.

Но не забывал Банов о Кларе. О школе уже забыл, а о Кларе никак не мог, да и не хотел. Каждый вечер думал о ней, ложась на подстилку из сухой травы в своем шалашике и накрываясь тайком принесенной сверху шинелью — подарком солдата Васи.

И вот однажды за чтением писем пришла к Банову интересная мысль.

«А что, если написать Кларе от имени Кремлевского Мечтателя и намекнуть в письме, что он, Банов, тут, на подкремлевских лугах?» — подумал он.

И так ему эта мысль понравилась, что после обеда, устроившись поудобнее в своем шалаше, взял он доску, которую использовал вместо стола, взял бумагу и карандаш и написал письмо:

«Уважаемая товарищ Ройд.

Спасибо за интересные мысли. Я и сам думал недавно о школах, о суворовских и кулибинских училищах. Думаю, что дело это интересное и полезное. Вы написали, что недавно прыгали с парашютом с самолета с вашим товарищем. Привет ему передавайте! С уважением,» Оставив место для подписи Кремлевского Мечтателя, Банов перечитал письмо. Намек насчет прыжка с парашютом казался ему довольно ясным. Главное, конечно, чтобы додумалась она, что это он, Банов, ей письмо написал, а не Эква-Пырись. Заготовил Банов и конверт. Написал на нем ее адрес, а с обратной стороны поставил: «Москва, Кремль. Эква-Пырисю».

Вечером после ужина, но перед чаепитием у костра, расписался старик под всеми письмами. Уложил Банов письма в конверты, заклеил их и, положив в холщовый почтовый мешок, оставил у входа в шалаш Кремлевского Мечтателя.

Потом сидели они у костра и грелись. А Банов все о Кларе думал и все сомневался: догадается она обо всем по письму или нет?

Глава 38

Осень в Новых Палестинах началась с дождей и полной растерянности новопалестинян: в одну ночь, никому ничего не сказав, ушли все строители, оставив на холме недостроенную школу. Ушли вместе с инструментом и даже унесли подготовленные для школы доски и деревянные балки-перекрытия. На следующее утро было запланировано собрание, подготовленное горбуном-счетоводом, вместе с речью о планах на будущее. Конечно, собрание не состоялось, и огорченный счетовод спрятал свое аккуратно написанное выступление под набитый травою матрац на своей лавке. Говорить о планах на будущее в то время, когда все строители удрали, было бы просто глупо, ведь в планах то и дело проскальзывало: «построить», «оборудовать», «починить».

Так началась осень. Шли дожди. Учительница Катя снова перебралась со своими учениками в человеческий коровник. Жизнь продолжалась.

Крестьяне несколько раз сходили в ближайший колхоз и договорились с колхозниками о помощи с техникой. Урожай пшеницы был хорошим, да и картошка, посаженная за речкой, тоже уродилась крупная и рассыпчатая. Оставалось собрать пшеницу, смолоть ее в ближнем колхозе — и готов запас муки до следующего урожая.

Затопили уже и печи в человеческих коровниках — все-таки надвигалась осень, а за нею приближалась к Новым Палестинам зима, обещавшая, по народным приметам, быть суровой и холодной.