Читать книгу "Русская жизнь-цитаты 21-30.06.2024 - Русская жизнь-цитаты"

быть, но они есть, страна, которой не должно быть, но она есть, зло, которого не должно быть, но оно есть. Россия в овраге. Никто никому не нужен. Если их, не познавших человечность, кто-то и жалеет, то только автор. В тот день, когда в Одессе русская ракета попала в многоквартирный дом № 134 по проспекту Добровольского, во многих театрах в России шел Чехов. Погибли 10 человек, среди них трое детей. Двум не было и года. Младенцы погибли со своими матерями. Их фотографии, живых и убитых, можно найти в интернете. Когда исковерканные тела доставали из-под обломков, со сцены московского театра звучали слова из «Дяди Вани»: «Те, которые будут жить через сто, двести лет после нас и которые будут презирать нас за то, что мы прожили свои жизни так глупо и так безвкусно, — те, быть может, найдут средство, как быть счастливыми…». («Мой Чехов»).  «Тебя пытались засунуть на полку с историческими романами, привязывали тебя к диссертации, которую ты защитил по Смутному времени, а ты — историк будущего. Твои романы — не попытка придать смысл людоедскому русскому прошлому, а штормовое предупреждение. Они все не о прошлом, а о будущем. О будущем, которое уже наступило. Все твои романы — попытки достучаться, предупредить, спасти. По нашей стране в XX веке пронесся ураган безумия. Для тебя этот ураган никогда не заканчивался — мы просто оказались в затихшем «глазе» этого циклона. Ты был специалистом по Смутному времени, и тебе было очевидно, что в России всегда Смута, которая лишь на время останавливается, чтобы отдышаться». («Мой Шаров»).  Анализировать эссе Михаила Шишкина - неблагодарное занятие: он сам сказал в них то важное, что считал необходимым сказать, не отвлекаясь на второстепенное. А его «Вместо послесловия. Молчание наотмашь» вообще можно только цитировать. Потому что - как тут выбрать и что выбрать?  «Всю жизнь я чувствовал под ногами твердую почву, и это была русская культура. Сейчас под ногами пустота. Мадам де Сталь походя заметила: "Le silence russe est tout à fait extraordinaire: ce silence porte uniquement sur ce qui leur inspire un vif intérêt" («Особенно удивительно молчание русских: умалчивают они именно о том, что их живо интересует»). Осенью 14-го года я прилетел на книжную ярмарку в Красноярск. Огромный праздник литературы. Выглядело все, как во Франкфурте. Так и должно быть в XXI веке — мировая культура располагается в Сибири, как дома. В тот год на моих выступлениях в Европе все вопросы и разговоры были о войне. На книжной ярмарке в России говорили о чем угодно, только не о войне. Всех страшно интересовал новый путеводитель по Древнему Риму. Кажется, я был единственный, кто говорил со сцены о наступившей катастрофе. Молчание во спасение? Русская литература не спасла от ГУЛАГа, но помогала выжить в стране-ГУЛАГе. И вот снова спешит на помощь». «Время и исторические обстоятельства меняют вкусовые рецепторы. Когда-то в юности русская классика не давала захлебнуться в совковой лжи. Книги на полках те же, рифмы не распускают объятий, буквы не разбежались, но слова означают что-то совсем другое, имеют другой вкус. Пытаюсь перечитывать любимых поэтов золотого века, а они все нафаршированы патриотической блевотиной. Давно отмечено, что российская власть подобна царю Мидасу: как античный царь превращал в золото все, к чему прикасался, так все, чего она касается, превращается в дерьмо и кровь. Они протягивают свои пальцы ко всему. Они хотят использовать Толстого, Рахманинова, Бродского. Они устраивают поклонение умершим, зная, что те не могут ответить, и им кажется, что отсвет классиков падает в этом случае и на них, на путинский режим, на их СВО. Не сомневаюсь, Толстой послал бы бандитское лжегосударство на… и потребовал, чтобы по всей стране в каждой школе в кабинете литературы висели над классной доской вместо его портрета слова: «Патриотизм — это рабство!» Рахманинов сейчас бы давал благотворительные концерты в пользу раненых украинских детей. Бродский покаялся бы за свою позорную «брехню Тараса» и лекциями собирал по всему миру деньги на ВСУ. А вот Достоевский, боюсь, с его православной всечеловечностью был бы ведущим на канале «Царьград». «После 24 февраля на протесты выходили лишь одиночки. Где теперь эти отчаянные прекрасные люди, вышедшие защитить собою достоинство своего народа и своей страны? В тюрьме или бежали. Народ безмолвствовал. Стратегия выживания поколений — молчание. Западные эксперты по России объясняли это страхом. Потом объявили мобилизацию, и мир недоумевал, видя, как сотни тысяч русских послушно идут на войну убивать украинцев и быть убитыми. Это уже не имеет ничего общего со стратегией выживания. Глубже, страшнее. Население России заражено племенным сознанием. Эта детская болезнь человечества лечится просвещением. В современной цивилизации племя сменилось индивидом, в основе общества стоит личность. Я сам несу ответственность за главное решение в жизни, что есть добро, а что — зло. И если моя страна, мой народ творят зло, значит, я буду против моей страны и моего народа». «После одного предвыборного выступления Навального к нему подошел кто-то и сказал: «Алексей, мне нравится, что вы говорите, и вы сами мне нравитесь. Но сначала станьте президентом, и тогда я за вас проголосую». Чтобы ввести демократию в России, нужно сперва стать царем. Но стать царем — это значит стать царем. Актер играет роль, но не может ее изменить. Для культуры на обозримое будущее РФ превратилась в зону радиоактивного заражения. Ректоры университетов, директора музеев и библиотек, режиссеры театров и кино, открыто выступив с поддержкой СВО, сделали себя военными преступниками. Но им можно не переживать. Люстрации не будет, а в наказание на Страшном суде они не верят. Разумеется, поддерживая войну, они спасали свои музеи, библиотеки, театры. Предавая себя, чтобы спасти спасти театр, режиссер не сможет потом делать в театре то, к чему призван. Предательством нельзя спасти ни себя, ни театр».  И это далеко не всё, что с хлестким отчаянием сказано в  этом послесловии. Спасает ли русская литература от такого отчаяния? Из каждого эссе ясно следует: нет, и даже наоборот, лишь усиливает его. Осталось только личное человеческое действие: «Свободное слово — это уже акт сопротивления. Но и свободное русское слово, которое противостоит тюремной державе, дышало ее воздухом. Необходимо выдохнуть из легких воздух, пропитанный испарениями рабских поколений. Нужно освобождаться от последышей империи в себе. Слова — это безотказная система распознавания «свой-чужой». «На Украине», «великая русская литература», «Прибалтика». Нужно выхаркивать из себя империю, как словесную слизь. Моя Россия — это страна, объявившая