Читать книгу "Внучка жрицы Матери Воды - Лариса Кольцова"

Там есть и нечто другое, чем простое ремесло. Или они были настолько гениальны? Я знаю Гелию насквозь и всю. И вот представь, в ней вдруг появляется вплетение мне чужое, но очень искусное и тонкое. Что это? Она же получила убогое развитие там в горах. Жизнь ей такая досталась. Кто мог её развить? Беженцы, ставшие аутистами от своей отверженности? Сумасшедшая мать или не адекватный миру Хагор? А уж своё вплетение в ткань её существа я всегда отличу от чужого. И вдруг она заиграла вся, засверкала. Её словно наполнили новым содержанием. Кто? Она же, как пустой сосуд, чем наполнили, то и несёт.

— Мой отчим её любит. Только он не молод, и его отношение к ней больше родственное.

— Он никого не любит, Нэя. Он просто не способен к человеческим чувствам. Он и к тебе равнодушен в том же самом смысле, как к собственным лекарственным растениям. Он ухаживает за ними, ловит их аромат и целует лепестки удачных экземпляров. Но отношение чисто утилитарное, как к полезной, но чужеродной форме жизни. Он лечит людей не ради их счастья, а ради собственных исследований, проводимых над тою же чужеродной и любопытной формой жизни.

— Не знаю, что ты имеешь против него, он настолько необычный и ни на кого не похожий человек с огромным умом. Он стольким людям вернул здравый рассудок, когда они его потеряли, стольких вывел из кошмарных миров безумия, куда они свалились. А у бедных он даже не берёт денег за лечение. Вот он каков! Люди поклоняются ему как жрецу из Храма Надмирного Света.

— Я ничего не знаю про его ум и судить не буду. Но он искалечил психику твоей матери, а потом просто продал её вдовцу-аристократу. По счастью, тот оказался достойным и добрым человеком. Они полюбили друг друга и породили прекрасных детей. Правильно, что ты ничего о нём не рассказываешь посторонним, и неправильно поступаю я, когда рассказываю тебе о том, о чём надо молчать. Значит, Гелия знает твоего отчима?

— Да. Мы вместе много разговариваем, и я тоже многому учила Гелию, ведь бабушка дала мне второе домашнее образование. Бабушка не из простых же людей…

— Нет, это не то, о чём думаешь ты. Это качественная перемена её сути. Так воздействует на женщину только тот, кто её любит. Кто он, скажи?

Я испуганно спрятала в подушку своё лицо, — Я ничего не знаю, — выдавила я мучительно.

— Я с тобой искренен, почему ты не хочешь? — он опять положил меня на свою грудь, как в прошлый раз. Я уже не скатывалась, а застыла покорно, сама того желая. Он был горячий. Весь в твёрдых мышцах, и ткань не скрывала рельефа его груди.

— Его зовут… он мой брат Нэиль. Отпусти Гелию к нему! — вдруг пролепетала я, проваливаясь в пропасть от ужаса своего предательства.

Как я необратимо перешла черту

Он молчал, никак не прокомментировав услышанное. Тёплая ночь набирающей силу весны заливала спальню серебристо-молочным свечением всё ярче. Оно вливалось из промытого мною недавно окна. Не знаю, кому как, а мне всегда бывает нехорошо в тот промежуток времени, когда ночь уходит, а утро ещё не наступило. Словно проваливаешься в какую-то вязкую бесформенность, безвременье, между светом и мраком, между жизнью и смертью. Реальность не казалась настоящей, а все чувства утратили определённость. Я сжалась, сильно прижавшись к нему, испытывая головокружение. И вовсе не от счастья. Как хотела бы я в данный миг очутиться у себя в безопасной постельке, в привычной своей личной клетушке наедине со своими снами, обычно такими крепкими именно перед утром. Из сумрака, размывающего все границы между внешним и внутренним, возник Тон-Ат с его напоминанием, похожим на предсказание, — с этим пришельцем лёгкого счастья у меня не будет! Я неожиданно всхлипнула, — Я хочу уйти!

— Куда? — удивился он. — Ночь же. Конечно, я могу тебя отвезти домой, но стоит ли? Чего ты испугалась?

— Не знаю. Мне страшно…

— Забудь о том, что было днём. Такого уже не повторится. Я же сказал.

— Разве тебе никогда не бывает страшно просто без причины? Жизнь такая страшная, когда начинаешь задумываться о её смысле, а он не поддаётся пониманию… И этот всегда чудовищный её конец, когда всякий человек так страдает…

— Что же страшного в твоей жизни именно сейчас? Ты живёшь как цветок, ты же наполнена буквально эфирной красотой и лёгкостью. Ты здорова телесно и прозрачна душой. Ты встретилась мне, а я буду беречь тебя, обеспечивая тебе безопасность, беспечность и безмятежность. Ты будешь бесценным украшением в моей, скудной в этом смысле, жизни. Ты должна верить мне, поскольку я не лжец.

— Разве ты не боишься смерти?

— Я не думаю о смерти. Бесполезные думы никак не влияют на те законы, над которыми мы не властны. А то, что мне подвластно, а именно твоя уже безопасность и твой чисто-женский комфорт в дальнейшем, я тебе обеспечу.

— А в бессмертие души ты веришь?

— Скорее нет, чем да. Во всяком случае, не верю тем болтунам, которые сочиняли прежде, да и теперь продуцируют целые мега — байты информации, являющейся мусором по своему содержанию… — иногда он вставлял в свою речь непонятные мне слова, но в целом я отлично его понимала. — Никто же ничего не знает! Все исследования по этому вопросу бессмысленны, все тупиковые. Заглянуть за пределы жизни нельзя! Давай радоваться вместе тому, что мы прямо в данный момент времени можем наслаждаться друг другом, осязать, дышать, мыслить…

— Давай! — согласилась я. — Я радуюсь, а ты?

— Я хочу тебя видеть, — сказал мне тот, от кого я уже не могла оторвать себя, даже сожалея о прежней своей легковесной свободе, когда и понятия не имела, как тяжела может быть эта привязь.

— Разве не видишь? — я видела его прекрасно, хотя очертания предметов и были размыты. Его лицо казалось матовым и чётким.

— Ты прекрасный, — прошептала я, — ты мой, — и протянула к нему руки. Но он ловко стащил с меня моё платье, вызвав, нет, не гнев, а стыд, как тогда в машине. Только в этот раз я уже не лягалась.

— Даже в постели ты упакована в слои своих кружев. Когда твоё тело отдыхает от тряпок? — он разговаривал со мною властно и так, словно мы спим вместе уже давно, и он мой муж. И хотя никакого согласия на подобное присвоение я не давала. Безропотное подчинение ему было данностью наперекор всем усвоенным установкам и запретам.

Его рука скользила от впадинки