Читать книгу "Пять шагов по облакам - Татьяна Устинова"

— Понятно, понятно, — сказал подполковник и покосился нафээсбэшника. — И дальше что?

— Он прилетел в Питер, наверное, следующим рейсом, подготовилсяи на следующий день позвонил мне, что мои съемки, которые отменились, должнысостояться немедленно. — Мелисса вздохнула. — Человек, который разговаривал сомной по телефону, знал все — как называется программа, адрес студии, знал времяи был очень вежлив. Я объяснила ему, что у меня температура, но он сказал, чтоэто ничего, долго меня не продержат, и за мной придет машина. Я не сталазвонить Лере, которая ушла на встречу, потому что знала, что она будетругаться. Она не хотела, чтобы я ездила на съемки, у меня и в самом деле былатемпература!

Василий Артемьев придвинулся к ее стулу поближе и обнялМелиссу за шею, так что ее голова оказалась почти прижатой к его животу, кмятой и грязной майке.

Она так и сяк повернула голову, вытерла слезы о его майку.

— Я вышла из отеля. Села к нему в машину, и он брызнул мне влицо чем-то из баллончика. Я потеряла сознание и очнулась уже… там. В том доме.

— Милка! — предупреждающим тоном сказала Лера Любанова,потому что Мелиссин голос вдруг повело вверх, в горле что-то пискнуло,булькнуло, и она замолчала.

— Там я провела… какое-то время, а потом мне удалосьвыбраться. Никто бы меня не нашел, потому что это даже не деревня, а какие-тоброшенные дачные домики на болотах. Меня какая-то сумасшедшая старуха спасла. Яв лесу ночевала, а потом… с заправки позвонила, а Васька был… В гостинице. Онменя искал.

— Вы место запомнили? — спросил вдруг фээсбэшник. — Показатьсможете?

Мелисса замотала головой, но Василий Артемьев крепко сжал ейплечо, почти у шеи, сжал, потом отпустил и погладил, и она сказала твердо:

— Видимо, да. Ну, если мне удастся сообразить, в какойстороне эти болота.

— Вы не помните, откуда возвращались?

— Помню, но…

— У нее топографический идиотизм, — сказал Артемьев, — и онабыла сильно напугана. Конечно, она вспомнит и покажет. Это она толькопритворяется слабой, а на самом деле она сильная. И все ее показания есть упитерской милиции, они все записали. Я сейчас не назову фамилий, кто с нами тамработал, но они все у меня есть. Так что, если вам понадобится…

— Нам понадобится, — сказал подполковник Гулько. — Так чтосообщите потом.

— Мы вернулись в Москву, и он продолжал за мной следить. Тоесть это я так думаю, что продолжал.

— Правильно думаешь, — с удовольствием сказал Витя Корзун ипочесал себя за ухом скованными руками. — Как же я мог тебя отпустить, моядевочка! Ты ведь моя любимая девочка, правда? Девочка любит кро-овь, — сказалВитя нараспев. — Она очень любит кро-овь! Она все время пишет про кро-овь всвоих книжках, и я тоже люблю кро-овь! Как я ее люблю! Мы бы стали вместелюбить, а ты все испортила! Все, все испортила!!

Баширов все курил, попыхивал сигарой, а Витя Корзун, курьериз издательства, вдруг бросился вперед, протягивая скованные руки к Мелиссе,она взвизгнула, отшатнулась, и Василий плечом отшвырнул его на стол, с которогопосыпались телефон, бумаги и ручки, и портрет Феликса Эдмунд овича опятьобрушился со стены и вылетел из рамы, и старший лейтенант Крюков прыгнул на Витю,но тоже одолел не сразу.

В тщедушном теле заключалась сокрушительная сила, и теперьона рвалась наружу, как демон из преисподней, выла, скалилась, исходила пеной,не давалась и металась. В конце концов его все-таки прижали спиной к столу, иноги его забили по полу, и шум был страшный, а Мелисса все не открывала глаз.

— Ну! Ну, тихо! Лежать, я сказал!

Ноги в грязных ботинках уже не били, а медленно возили пополу, и локоть старшего лейтенанта прижимал Витино горло. Он тяжело ипрерывисто дышал и закатывал глаза.

Растянутый рот улыбался, и это было очень страшно.

Витю рывком подняли со стола и посадили на стул в центрекомнаты.

Он сидел и улыбался.

— Любимая моя, — сказал он Мелиссе и вытер разбитый рот. — Ятебя давно люблю. Я все твои фотографии собрал, все газеты, все журналы, чтобыты только у меня была и больше ни у кого. Ты же не знаешь, как это хорошо, чтоя тебя люблю!

— Что это за дом, где ты ее держал? — спросил старшийлейтенант и встряхнул его за плечо. — Слышь ты, придурок! Что это за дом?

— Не ори, я слышу, — сказал Витя. — Это мой дом. Мойсобственный! Я там все для нее приготовил, даже алтарь построил.

— Что ты построил?!

— Алтарь, — с удовольствием повторил Витя Корзун, курьер, ирука Василия Артемьева тяжело съехала с плеча Мелиссы Синеоковой и сжалась вздоровенный кулачище. Мелисса обеими ладонями обняла кулачище, как будтобоялась, что он натворит дел. — Жертвенный, в саду, как у друидов! Хотя что тыможешь знать о друидах, мент поганый!

При слове «алтарь» Лера Любанова сильно побледнела, глазищизагорелись нестерпимым голубым огнем, и волосы на фоне побледневшего лицапоказались очень черными.

Похоже, ни ментам, ни фээсбэшникам слово «алтарь» тоже непонравилось.

— На том участке бабушка картошку сажала, а потом там всебросили, потому что болото каждый год подтопляет, не растет ничего, — охотнопродолжал Витя. — Я там все специально устроил. У бабушки. Там подвал, где насотец держал, когда мы шумели. А бабушка там до сих пор живет и ничего, нешумит. У меня там и фотографии, и газеты, и свечи, и все, все было, а она непоняла! Ничего не поняла!

Тут он вдруг закрылся скованными руками и заплакал. Плечизадрожали, и пальцы задрожали.

— Я так для нее старался! Я так хотел, чтобы она оценила, аона ничего не оценила! Она же про это писала, про поклонение и про друидов! Онамне все сама рассказала, как надо сделать. И я так и сделал! — Он всхлипывалсовершенно по-детски, кажется, даже слезы лились. — А она на меня натравиласвору волков! Все из-за нее!..

— Ты что, все время за ней следил?

— Не-ет, — он помотал головой, тоже очень по-детски, — невсе! Я знал, что она живет с другим, но это не имело значения. Потому что с нейрядом должен быть я, только я! А этот никого к ней не подпускал! Я ей звонил, атрубку всегда он брал, а я звонил, только чтобы послушать ее голос! А он мне недавал! Я думал, когда заберу ее себе, его убью! Убью! Он мне мешал!

Так же неожиданно он перестал плакать и теперь с ненавистьюсмотрел на Артемьева, глаза у него горели,

— А я не люблю тех, кто мне мешает! Я его не люблю, потомучто он не давал мне с ней говорить, а она принадлежит мне!

— У тебя в Питере была машина? — Это подполковник Гулькоспросил.