Читать книгу "У всякой драмы свой финал - Валерий Пушной"

Ведь изначально после того, как она выскочила из ловушки Корозова, наблюдая нерешительность Андрея, намеревалась руками Романа решить все проблемы. Убийством Глеба. Одним махом. Тогда остались бы живыми и Дорчаков и Ватюшков.

Однако понудить Романа, чтобы тот расправился с Глебом вместо Антона и Андрея, оказалось невозможно. Его ревность и лютая ненависть к ним застилала ему глаза.

Продолжая сосредоточенно вскидываться над нею, парень твердил, как заведенный:

— Моя, моя!

Его старания не доставляли ей удовольствия. Она смотрела с сожалением и даже жалостью. Поймав этот взгляд, он остановился:

— Что?

С трудом улыбнувшись, она отозвалась:

— Продолжай, — хотя на самом деле ей ничего не хотелось.

Роман уловил холодность. Ему не понравилось это. Сполз с нее, отодвинулся, лег рядом. Она погладила его щеку, справилась:

— Ты устал?

Эти слова обидели его, он не хотел, чтобы она так думала.

В этот момент Нарлинская ничего не чувствовала, будто ее тела не существовало вовсе, а только одна душа плавала в пространстве и смотрела сверху на все, что происходило в этой комнате. И душа недоумевала, почему ее тело находилось рядом с телом Романа, на которое уже опускалась тень. Еще немного и эта тень могла захватить сразу двоих.

Внезапно вскочив, Ева отошла от кровати.

Привстав на локоть, Роман проследил за нею, собираясь тоже подняться, но девушка замахала руками, настаивая, чтобы он продолжал лежать. Он снова лег.

С отстраненным задумчивым взглядом она села в кресло напротив. Ее мысли были не с Романом. Через некоторое время задумчиво произнесла:

— Ты совсем не похож на отца.

Эти слова удивили Романа, они не вписывались в контекст того, что происходило между ними в этой комнате на этой кровати. Они пламенем прошлись по всему его телу.

Мгновенно ему вспомнилось, как отец протестовал против его встреч с Евой и как возражал, когда Роман пытался защищать ее. Почему она сравнивала его с отцом? А вдруг сравнивала их в постели? Роман покрылся потом. Эта мысль была такой неожиданной и такой навязчивой, что ему стало не по себе, и он нервически вскинулся:

— Ты знала моего отца? — Роман вкладывал в эти слова широкий смысл и сам боялся этого смысла. Он боялся, что она ответит ему, что знала отца и спала с ним, за это Роман мог бы убить ее.

Почувствовав его состояние, Ева промолчала. Стоило бы ответить отрицательно, что, естественно, было неправдой. Но это успокоило бы Романа. Однако Ева ничего не стала отвечать. Хотя ей очень хотелось сказать, что она знала его отца, ее просто подмывало сказать именно так. Сейчас она желала насолить Роману за то, что он загнал ее в тупик, оставив в живых Ольгу.

Мысли Романа бурлили, будоражили, он был в смятении. Ева отторгала его, и он ощутил это всей кожей. Наступившая тишина давила на перепонки сильнее, чем любой самый громкий звук. Голос его надтреснул:

— Отца убили. Но я разделаюсь с убийцей!

Она вздрогнула. Кто потянул ее за язык, зачем она сравнила Романа с отцом? Эта тема для нее всегда была запретна. А теперь придется пройти по раскаленным углям до конца:

— Он хотел убить меня, — и хотя это не совсем отвечало действительности, а, может, и вовсе не соответствовало, но Еве сейчас думалось именно так, чтобы не испытывать собственной вины за убийство Рисемского.

— Он хотел убить тебя? — переспросил Роман.

— Да, он душил меня!

У Романа полыхнула в голове догадка, четко пронеслась по всем извилинам мозга. Он сел, спустив ноги с кровати на пол, и дрожащим голосом, не веря в то, что может услышать утвердительный ответ, спросил:

— Это ты убила его?

Можно было бы все отвергнуть, и она знала, что он поверит ей. Внешне она оставалась спокойной, но в душе творилось черт знает что.

— А ты бы хотел, чтобы он задушил меня?

— Нет! — Роман с натугой проглотил слюну.

— А как бы ты поступил на моем месте? — добила она его вторым вопросом.

Им овладела паника. Конечно, он никогда бы не решился убить отца, но это своего отца, а если бы на месте него оказался, например, отец Евы, он бы не раздумывал, всадил бы ему нож в печень.

От этих мыслей у Романа потемнело в глазах. Получалось, что он сразу оправдал Еву. Но ведь совсем недавно он сам себе клялся, что растерзает убийцу отца. Все в голове перемешалось. И только одно он смог после этого выдохнуть:

— Так это ты?

— У меня не было выбора! — попыталась оправдаться она.

Роман не оправдывал ее, но, похоже, в эту минуту не осуждал. Он страдал, страдал за двоих: за отца и за Еву. Его состояние было на грани. Подтолкни чуть-чуть, и могла начаться психическая истерика, необузданная и безоглядная, в которой Роман схватился б за нож и неизвестно, чем все закончилось бы.

Тонко уловив эту грань, Нарлинская поторопилась отвлечь его мысли:

— Я верила, что ты меня любишь.

Словно очнувшись, он что-то невнятное проворочал, стал оттаивать.

Среди всех, кто использовал ее для сексуальных забав, Ева выделяла Романа. Она умело лепила из него все, что ей хотелось, чего она не могла делать ни с Дорчаковым, ни с Думилёвой, и даже с Ватюшковым, хотя тот был страстно привязан к ней. Но Роман казался лучше остальных. Его отцу она говорила, что любила Романа, но на самом деле это было не так. Выделять это не значит любить.

Он когда-то неожиданно возник со своими цветами. Ей поначалу подумалось, что это одна из подстав Андрея, которых на первом этапе ее раскрутки было много. Но Ватюшков не подтвердил этого. А когда Роман начал появляться с цветами периодически, Андрея он стал раздражать. Слишком лез на глаза Еве.

Ревность Андрея понравилась Нарлинской, и она завела с парнем тайные шашни. Но скоро поняла, что погрузилась в них быстро и глубоко. Роман был молод, но не глуп, быстро узнал о Дорчакове и Ватюшкове, истерил, порывался разделаться с ними, не зная всего, что происходило вокруг Евы. Ей всякий раз с трудом приходилось охлаждать его пыл. И чем это было дальше, тем становилось труднее. Ее пугала неуравновешенность и исступленность Романа.

Цветы Романа раздражали Андрея. Иногда он отправлял своих подручных, чтобы они потрепали парня, сбили с него пыл.

Ева не противодействовала, видела в этом залог своего успеха. Было приятно, что самцы грызутся из-за самки.

В триумвирате это было недопустимо, тут все происходило по другим правилам, которые они сами установили между собой. Она играла по их правилам, поскольку эти правила работали на то, чтобы возносить ее выше. Здесь только Думилёва была вне конкуренции, так как была не мужчиной.

Сейчас Роман допустил промах с Ольгой. Теперь Нарлинская смотрела на него, как хищница и ей было не жалко его.