Читать книгу "Фотофиниш. Свет гаснет - Найо Марш"

Макбет один. Космические страхи пьесы накатывают словно волны прибоя. От прикосновения его рук многочисленные моря становятся кроваво-красными, их зеленые воды краснеют.

Леди Макбет возвращается.

Мэгги и Дугал вместе работали над этой сценой, и она начала приобретать форму. Герои были полной противоположностью друг другу: он — комок нервов, потерянный для всего, кроме кошмарной реальности убийства, в ужасе от того, что он сделал. Она — подчиняющаяся внутренней дисциплине, держащая себя в руках, логичная, осознающая страшную опасность его необузданного воображения. «Не надо думать. Мысль сведет с ума».

Она говорит, что вода очистит их от этого поступка, и уводит его, чтобы он вымылся.

— Остановимся здесь, — сказал Перегрин. — У меня много замечаний, но сцена вырисовывается хорошо. Пожалуйста, сядьте все.

Они были в зале, так как текущую постановку повезли на гастроли. Было включено лишь рабочее освещение, а накрытые чехлами кресла в пустом зрительном зале ждали, что польется туда со сцены.

Ассистент режиссера и его помощник поставили на сцене стулья для исполнителей главных ролей, остальные расселись на ступеньках. Перегрин положил свои заметки на стол суфлера, включил лампу и сел.

Он несколько минут просматривал записи, чтобы проверить, по порядку ли они разложены.

— Здесь ужасно душно, — вдруг сказала Мэгги. — Как будто нечем дышать. Кто-нибудь еще это чувствует?

— Погода изменилась, — сказал Дугал. — Стало гораздо теплее.

Блонди сказала:

— Надеюсь, не будет какой-нибудь ужасной грозы.

— А что такое?

— У меня от грозы разыгрываются нервы.

— И это говорит ведьма!

— Это же электричество. У меня все тело начинает покалывать. Ничего не могу с этим поделать.

Послышался нарастающий раскат грома: пугающий, близкий, вездесущий, он закончился резким отчетливым треском. Блонди пронзительно вскрикнула.

— Простите, — сказала она и заткнула пальцами уши. — Ничего не могу с собой поделать. Правда. Простите.

— Ничего, детка. Иди сюда, — сказала Мэгги. Она протянула руку. Блонди, отреагировав скорее на жест, чем на слова, подбежала к ней и присела рядом с ее стулом.

Рэнги сказал:

— Это правда, она ничего не может с этим поделать. На некоторых людей гроза действует именно так.

Перегрин поднял глаза от своих заметок.

— Что такое? — спросил он, и увидел Блонди. — А, понятно. Ничего, Блонди. Мы ведь не видим молнии отсюда, да и гроза скоро закончится. Приободрись, будь умницей.

— Да. Хорошо.

Она выпрямилась. Мэгги похлопала ее по плечу. Ее рука замерла и сжалась. Она посмотрела на других актеров, сделала недовольное лицо и коротко помахала им свободной рукой.

— Тебе холодно, Блонди? — спросила она.

— Вроде бы нет. Нет, я в порядке. Спасибо. А-а! — снова вскрикнула она.

Послышался новый раскат грома — на этот раз не так близко, и очень короткий.

— Гроза уходит, — сказала Мэгги.

Послышались еще несколько смутных глухих раскатов, и все стихло; а потом внезапно хлынул дождь.

— Увертюра и начало, пожалуйста, — процитировал Дугал и рассмеялся.

Примерно через час, к тому времени, как Перегрин покончил с замечаниями и они еще раз прошлись по тем местам пьесы, которые он забраковал, дождь прекратился — почти так же внезапно, как и начался. Когда актеры вышли из театра, вечер был тихим, ярко светили звезды, а воздух был чистым после дождя. Лондон сверкал. Среди актеров царило чувство радостного волнения, и когда Перегрин начал насвистывать первую строчку Бранденбургского концерта, они присоединились к нему с такой готовностью, что получился целый оркестр.

— Зайдем ко мне на часок, Мэгги, — сказал Дугал. — Слишком прекрасный вечер сегодня, чтобы расходиться по домам.

— Нет, спасибо, Дугал. Я устала и голодна, и я вызвала машину — вот и она. Доброй ночи.

Перегрин смотрел, как все расходятся — каждый в свою сторону. Продолжая насвистывать, он пошел вниз, к реке, и лишь тогда заметил, что маленький бесхозный сарай на берегу лежит в руинах.

Я и не знал, что его снесли, подумал он.

На следующее утро рабочий на экскаваторе указал на глубокую черную царапину на одном из камней.

— Видите? — весело сказал он Перегрину. — Это метка, оставленная пальцем Сатаны. Нечасто такое увидишь. В наши дни это редкость.

— Палец Сатаны?

— Верно, сэр. След молнии.

II

Саймон Мортен взял роль Макдуфа штурмом. Его мрачная красота, удалая и легкая насмешливость привратника при его первом появлении с Ленноксом, его притязание на наследственное право будить своего короля, то, как весело он взбежал по ступенькам и, насвистывая, вошел в окровавленные покои, пока Леннокс грелся у огня и уютно говорил о невоздержанности, проявленной той ночью, — все это дало ему легкую власть.

Макбет слушал, но не его.

Дверь открылась. Макдуф споткнулся на ступеньке, бессвязно бормоча, с посеревшим лицом; прежний Макдуф исчез, словно стертый рукой убийцы. Поднявшийся шум, тревожный звон колокола, замок, внезапно оживший от ужаса перед убийством. Двор заполнили разбуженные люди, наспех натянувшие на себя одежду, растрепанные и всклокоченные. Колокол звенел как безумный.

Сцена заканчивается бегством сыновей короля. После, в короткой финальной сцене, Макдуф, уже охваченный подозрениями, решает не ходить на коронацию Макбета, и удалиться вместо этого в свою ставку в Файфе. Именно здесь он примет роковое решение повернуть на юг, в Англию, где узнает об убийстве своей жены и детей. С этого момента он станет человеком с единственной целью: вернуться в Шотландию, найти Макбета и убить его.

Как только убивают Банко, Макдуф выдвигается, и конец теперь неизбежен.

Мортен теперь был влюблен в поединок, который они с Дугалом продолжали репетировать. Гастон предложил, чтобы они оба начали энергично тренироваться помимо самого поединка, и они приобрели опыт в обращении со своим оружием, которым теперь пользовались с внушающей тревогу ловкостью. Были изготовлены стальные копии мечей, и они начали пользоваться ими.

Однажды рано утром Перегрин пришел в театр, чтобы обсудить костюмы, и обнаружил их ожесточенно сражающимися. Летели голубые искры, мечи со свистом рассекали воздух. Актеры проворно перескакивали с места на место. Время от времени они что-то ворчали себе под нос. У обоих щиты были крепко пристегнуты ремнями к левому предплечью, а кисть оставалась свободной, чтобы пользоваться двуручным мечом. Перегрин с большой тревогой наблюдал за ними.

— Какие проворные, а? — сказал Гастон, появившись у него за спиной.