Читать книгу "Мир под кайфом. Вся правда о международном наркобизнесе - Нико Воробьев"

«Мы попросили руководство тюрьмы предоставить нам тексты правил и законов о деятельности тюрем. Мы хотели узнать, что сможем сделать. Потом мы написали письмо директору тюрьмы, попросив разрешения работать в отделе образования. Он ответил: «Почему бы и нет, вперед!» Руководитель этого отдела был хороший человек. Он сказал: «Мне неважно, какое преступление вы совершили, для меня вы обычные заключенные». Это было невероятно, потому что в Иране у воров и убийц обычно больше прав, чем у политзаключенных».

«Потом мы тщательно изучили все законы и обнаружили, что правила предусматривают возможность издавать тюремную газету. Мы попросили бумагу, компьютер и собрали всех заключенных, которые могли писать. А потом попросили их присылать статьи — мы редактировали их и печатали в нашей газете, которая называлась «Голос Эвина»».

В 2009 году после обвинений правительства Ахмадинежада в фальсификации выборов тысячи иранцев вышли на акции протеста — в ответ их избивали, встречали стрельбой и арестовывали. Очень скоро ряды постоянных авторов «Голоса Эвина» пополнились активистами, журналистами и учеными.

«Заключенные, о которых годами не вспоминали их семьи, теперь могли увидеть свое имя напечатанным на страницах еженедельной газеты. Для них это была важная перемена, это было престижно, и газета стала очень популярной!»

Но только не в глазах тюремной администрации. Братья Алаэй успели выпустить 23 номера газеты, прежде чем их обвинили в разжигании протестных настроений и перевели в другой корпус, расположенный в пустыне. Но даже там они не остановились: они затеяли проведение зарядки для заключенных во дворе. Однажды они узнали, что двух их друзей казнили.

«Это была одна из самых тяжелых ночей в нашей жизни. Мы не знали их на воле, но в тюрьме они стали нашими друзьями. В переводе в другую тюрьму это самое худшее: ты знакомишься с другими заключенными, а потом тебя переводят, и однажды ты узнаешь, что кого-то из них больше нет. Это один из видов пытки. Даже хуже, чем физическая боль, потому что физическая боль проходит, а душевная — нет».

В конце 2010 года, после международной огласки, Камьяра выпустили на свободу, а годом позже из тюрьмы вышел и Араш. Поразительно, но пока врачи сидели в тюрьме, их клиники продолжали работать — они были слишком интегрированы в бюрократическую систему, чтобы просто исчезнуть.

«Мы стали неотъемлемой частью всеобщего здравоохранения в нашей стране — они не могли быстро избавиться от нас, это пришлось бы проводить через парламент, — усмехнулся Араш. — Они арестовали нас с братом, но всех сотрудников арестовать было невозможно».

Теперь братья Алаэй живут в Олбани, штат Нью-Йорк, где продолжают работать над международными проектами по борьбе с ВИЧ/СПИД. Они даже организовали дистанционный курс обучения для студентов в раздираемой войной Сирии. Зачем им вообще возвращаться домой?

«Я могу вернуться, но неизвестно, смогу ли потом уехать, — сказал Араш. — Когда правительство снова сменилось, они прислали людей извиниться перед нами. Мы сказали, что понимаем, но в нашей стране никогда не знаешь, что случится завтра. Наши клиники работают и продолжают оказывать услуги — это хорошо. И какая разница, кто ими управляет».

Иранская война против наркотиков в последние годы сбавила обороты: число казней снижается, реабилитационные клиники открывают свои двери для алкоголиков. Но в наши дни самая ожесточенная борьба с наркотиками ведется не в мусульманском мире и даже не в Америке…

32

Киллеры и караоке

«Одна тысяча превратится в сто тысяч. Вы увидите, как отъелась рыба в Манила-Бэй. Там я вас утоплю».

Джомар Либо-он, возможно, предчувствовал, что этот день станет последним в его жизни. Рано утром он подошел к своей жене Дхави, крепко обнял ее и попросил прощения за все свои проступки, как будто они виделись в последний раз. «Не говори так», — попросила она.

Вечером того же дня Джомар закончил работу и направлялся домой через трущобы Кесон-сити — густонаселенного города к востоку от Манилы, столицы Филиппин. Дхави уже вернулась со смены и смотрела телевизор с тремя старшими детьми. Они еще сидели в гостиной, когда около одиннадцати вечера в дверь постучали.

Дхави пошла открывать. За дверью оказались люди, с ног до головы одетые в черное: черные пиджаки, черные брюки, черные маски на лицах — в прорезях едва виднелись глаза. Выглядели они не слишком доброжелательно.

«Не двигаться, не кричать», — скомандовали они. Трое остались снаружи, а трое ворвались в дом и приказали Дхави и детям спрятаться под лестницей, чтобы муж их не увидел. Обнимая троих насмерть перепуганных детей, она слышала, как Джомар умоляет не убивать его. И тут один из незваных гостей вытащил пистолет и выстрелил ему прямо в голову. Дхави, окаменев от ужаса, крепче прижала к себе детей. Прозвучало еще несколько выстрелов. А потом мужчины повернулись и ушли как ни в чем не бывало. По полу медленно растекалась лужа крови.

Это случилось 13 июня 2017 года. В Джомара выпустили в общей сложности шесть пуль: одну в затылок, две в лоб и еще три в спину. Его убийство, как и большинство так называемых внесудебных убийств на Филиппинах (для них даже специальное сокращение есть — EJK, extra-judicial killings), так и не было раскрыто.

В 1970-х и 1980-х Филиппинами — архипелагом из семи с лишним тысяч островов в Юго-Восточной Азии — управлял Фердинанд Маркос, тот еще крендель. Во имя борьбы против коммунизма он отменил конституцию и объявил военное положение, за что его щедро отблагодарили Вашингтон и ЦРУ. Установленный им режим поражал воображение масштабами коррупции. Маркос и его дружки выкачивали из страны миллиарды долларов через общественные фонды, а народ влачил нищенское существование в трущобах. К 1986 году люди так устали от этого, что по всей стране прокатилась волна массовых протестов. К бунтовщикам присоединились даже некоторые офицеры, и в итоге диктатор был изгнан на Гавайи. Народная революция — как ее принято называть — победила.

В городе Давао на одном из южных островов архипелага, Минданао, протестами руководила учительница и активистка по имени Соледад Дутерте. Мать пятерых детей, она с самого начала участвовала в протестных маршах, невзирая на военное положение, — пока Маркос организовывал убийства своих политических противников. После революции, когда нужно было поставить нового человека во главе города, с этим предложением обратились к ней, но Соледад, которой было уже за семьдесят, отказалась. Вместо нее должность занял ее сын, Родриго Дутерте.

И не то чтобы он впоследствии изменил ее идеалам. Соледад и сама была мини-диктатором — когда Родриго был маленьким, она так жестоко его била, что плетка пришла в негодность. Неудивительно, что у мальчика развились садистские наклонности. В пятнадцать он уже ходил с огнестрельным оружием, а к тому времени, как окончил юридический факультет, Родриго успел ранить из пистолета другого студента — за издевательства.

На дворе стоял 1988 год, Давао приобрел крепнущую день ото дня репутацию местного Дикого Запада. Повстанцы-коммунисты вели в городе свою войну, улицы кишели грабителями и насильниками. Но в этом ковбойском городе появился новый шериф. Став мэром, Дутерте принял очень практический подход к закону и порядку: он палил из своей штурмовой винтовки в похитителей и под дулом заставлял туристов, нарушивших его запрет на курение, съедать свои сигареты. Похоже, его стратегия борьбы с преступностью была целиком заимствована из боевиков 1980-х: просто пристрелить ублюдков, и дело с концом.