Читать книгу "Млава Красная - Ник Перумов"

Стёпушка, вздрагивавший от ужаса при одной мысли о какой бы то ни было «службе», отправился путешествовать по Европе и сейчас, согласно последним известиям, гостил у тётки, бывшей замужем за баварским князем. Всем похожая на маменьку Евдокия была выдана государем за наследника Лисовых и уехала в Железные заводы, где, судя по письмам, нисколько не тосковала. Елена до замужества спускала целые состояния в модных лавках, а рассуждать могла только об «интересных» посланниках или же гвардионцах, коих теперь по причине не менее интересного положения слегка потеснили модные дохтура.

Оставался только Геда…

Однако брат теперь не покидал казарм, мать плакала и ездила то во дворец, то в лавру, отец сразу же после завтрака приказывал запрягать, и Зинаида оставалась одна. Конечно, можно было навещать сестру, тем паче что добродушная, как и отец, Елена вместе с подругами Василисой и Ариадной Аргамаковыми всеми силами пыталась сделать малышку Зюку достойной внимания «интересных» мужчин. Увы, ездить в Пассаж и по французским магазинам, есть конфекты да болтать о муслинах с вальсами Зинаида не могла. Потому что Геда уходил, а Фёдор Сигизмундович уже дрался.

Сероглазый полковник жив и здоров, государь им премного доволен – это всё, что успел объяснить Геда, заскочивший сообщить, что кавалергарды переходят на казарменное положение.

Дальше были слёзы, крик, разбитые на этот раз чашки, осколки на ковре, острые, лёгкие, с медальонами, из которых глядели золотые фазаны. Брат пытался что-то говорить, мать не слушала, заехавшая в гости Елена и княжны Аргамаковы опускали глаза и подносили к ним платочки с вензелями, папенька грозно сопел, вставший столбом в дверях старый Яков шмыгал и без того красным носом, а Зинаида смотрела, будто со стороны. С ней такое бывало: тело словно бы исчезало, оставались только зрение, слух и память… Проходили часы, дни, месяцы, те, кто рыдал, бил посуду, хлопал дверьми, успокаивались, а княжна помнила всё до последнего осколка на полу, до последнего брошенного в сердцах слова. И хотела бы выкинуть из головы, не думать, не слышать, не видеть – не получалось.

Зинаида Авксентьевна отложила книгу, взяла корзинку для рукоделий, погладила разноцветные шёлковые косицы, убрала назад. Осенние дни коротки, но этот тянулся, словно ленивая простуда, что с ног не валит, но и жить не даёт. Княжна перебралась к туалетному столику, посмотрела в глаза бледной русоволосой девице, наморщила нос, и тут явилась Наташа.

– Что такое? – рыкнула Зюка и закусила губу: горничная была не виновата ни в осени, ни в отъезде Геды, ни в подкрадывающейся пустоте. – Опять Жюль раскапризничался? Пусть что хочет, то и готовит, папенька обедает в клубе, Елены не будет, а мне всё равно…

– Ой, нет, – глаза у Наташи сделались круглыми и любопытными, как у хотчинских белок, – к Геннадию Авксентьевичу офицер приехали, раненый… От самой от Млавы… Письмо привезли, срочное, а никого дома и нету…

– Проси в гостиную, – Зюка торопливо поправила тугие локоны, – пусть Яков подаст что-нибудь из папенькиного. Мадеру какую-нибудь. Я сейчас.

От кого письмо и о чём? Неужто от Росского? Наверняка! Геда просился к бывшему своему командиру, надо думать, о том ему и отписал. Откуда ж Фёдору Сигизмундовичу знать, что государь сначала брата не отпустил, а теперь весь полк к Млаве гонит?

Пальцы сами взялись за жемчужные серьги – кем бы ни оказался прибывший, он видел Фёдора Сигизмундовича и ещё увидит. И расскажет, не может же он не доложить о беседе с великой княжной, хотя о чём это она? Можно подумать, раненый офицер привёз записку из имения… Зюка отбросила ни в чём не повинные серьги, одна упала на ковёр, ну и пусть её. Поднимут… Руки надо было чем-то занять, Зинаида Авксентьевна набросила шаль и торопливо вышла, почти выбежала из будуара.

В парадную полукруглую гостиную дугами спускались две лестницы морёного дуба. Геда в детстве обожал съезжать по перилам, чему, к ужасу madame, обучил и младшую сестричку, – это стало их первой общей тайной. Тяжело тикали огромные, словно крепостная башня, часы, по стенам висели портреты родни…

Когда-то Зюка любила эту комнату; в детстве она была необъятно огромной, как нижний Хотчинский луг, где они катались на пони, а потолок поднимался словно к самому небу. Сейчас громадная зала казалась нелепой и чужой, неуютной; Зинаида мимолётно пожалела, что велела позвать гостя именно сюда, а не в верхнюю приёмную, куда поднимались друзья и однополчане брата.

Отчего-то думалось, что приехавший будет в одних годах с Росским, но навстречу встал молодой человек с правильным лицом, таким бледным, что пришли на ум уроки рисования и алебастровые греческие маски. Раненая рука висит на перевязи, гусарский мундир и сапоги отчищены, елико возможно, но видно, что досталось им, как и их хозяину, преизрядно.

– Ваша светлость, штаб-ротмистр граф Богунов к услугам вашим!

Богуновы. Графы, потомки знаменитого володимерского думского боярина Дениса Феодоровича. К стыду своему, затвердившая на совесть «Историю государства Российского» Зинаида не помнила, жив ли ещё знаменитый Роман Богунов и кто герою Калужина этот штаб-ротмистр. Правнук?

– Боже мой, вы ранены… прошу садиться, граф. Позвольте мне немедля послать за доктором!

– Ваша светлость, Зинаида Авксентьевна… рана совершенно пустяковая… и я нисколько не устал, – нагло соврал штаб-ротмистр, – к тому же доктора в походном гошпитале уже сделали всё необходимое, теперь будет заживать… Я покорный слуга вашей светлости и без меры счастлив видеть вас, но… обязательства мои требуют, дабы я незамедлительно отправился на поиски вашего брата. Прошу вас, ваша светлость, не откажите в милости, откройте, где он сейчас?

– В милости не откажу, – пакостный характер в который раз взял верх и над вежливостью, и над чем-то серьёзным, что словно бы разлилось в гостиной, – Геннадий сейчас в казармах Кавалергардского полка и останется там впредь до самого выступления туда, откуда вы прибыли. Чтобы встретиться с ним, вам потребуется высочайшее дозволение или же рескрипт военного министра. Желаете мадеры или порто?

– Да, – невпопад откликнулся Богунов, сдвинув брови. Он усиленно размышлял, и княжна понимала о чём. Геда писал Росскому со всей откровенностью, и Фёдор Сигизмундович, надо полагать, платил тем же. Разница в возрасте, званиях и происхождении не мешала дружбе великого князя с внуком высланного на Каменный пояс лешского мятежника, переведённого в Кавалергардский полк по представлению военного министра. Геда, узнав о подобной наглости, был вне себя. Ещё больше он был вне себя, когда Росский написал прошение об оставлении в Капказском корпусе сверх отведённого гвардии срока. Зюке тогда не исполнилось и четырнадцати.

– Мой батюшка весьма хвалит эту партию, – сообщила невежливо молчащему гостю Зинаида Авксентьевна, выждав, когда Яков поставит серебряный поднос и закроет дверь с той стороны. – Надеюсь, вы тоже одобрите.

– Ваша светлость… – Пробовать заветный порто штаб-ротмистр не спешил, а глаза у него были такими же серьёзными, как у Росского. Только светло-карими, почти золотистыми. – Когда вернётся ваш батюшка?