Читать книгу "Космическая Одиссея 2001. Как Стэнли Кубрик и Артур Кларк создавали культовый фильм - Майкл Бенсон"

Ричард Вудс, который играл роль Одноухого, с восхищением наблюдал за процессом и делал заметки. На потолке он насчитал 37 прямоугольных контейнеров с шарами внутри, каждый контейнер размером со спинку кровати и в каждом 50 лампочек. Все лампочки имели выключатель внизу, итого 1850 выключателей. Это позволяло крайне точно выключать какие-либо перегревшиеся места, так как все конструкции на сцене были прочно закреплены.

Вся световая техника поглощала 25 000 ватт на один контейнер. Их было 37, значит, мощность всего потолка равнялась 925 000 ваттам. Сюда не входило число боковых ламп, которые давали эффект распределения света от горизонта. Только для грядущей сцены драки, было приготовлено 9 ламп, каждая по 25 000 ватт, то есть боковой свет равнялся 225 000 ваттам. В сумме с потолком Вудс насчитал 1,5 миллиона ватт на освещение «Зари человечества».

Неудивительно, что температура на площадке вскоре поднялась выше 38 градусов – столько же в пустыне Намиб летом. К этому времени костюмы Стюарта Фриборна были гораздо легче и тоньше, чем костюм, в котором в таких условиях задыхался Кит Хэмшир.

Тем не менее, Вудс помнит, что потерял три килограмма только за первую неделю съемок – и как и другие артисты, Вудс был принят именно потому, что уже был очень худым. Беспокоясь, что такие условия убьют всю энергию артистов, Кубрик заказал огромный холодильник содовой.

Он также попробовал другой прием, вскоре признанный неприемлемым. «Они нашли большой вентилятор, который работал очень слабо, чтобы не поднимать пыль», – вспоминает Вудс. «Забили его каким-то небывалым количеством сухого льда и направили на нас». Но вскоре из-за разницы температур лампочки стали взрываться, и, увидев поток стекла, падающего с африканского неба, Кубрик распорядился убрать аппарат. Питекантропам Рихтера было суждено испытать реальные условия африканской пустыни.

* * *

Помимо жары, одной из трудностей, с которыми столкнулись Рихтер и остальные танцоры, приступив к съемкам, была асфиксия. Реалистичные рты с цепкими языками, которые с таким усердием сделал Фриборн, предполагали, что артисты почти настолько же лишены доступа к кислороду, как Билл Уэстон в его скафандре. Вдобавок, в таких условиях необходимо выполнять динамичные прыжки с места на место. Углерод накапливался за считанные мгновения. «Ты начинаешь умирать, – вспоминает Рихтер, – Это как быть в мертвой зоне Эвереста; в мгновение, когда ты надеваешь маску и выключается свет, ты медленно умираешь. До момента, когда ты вообще не можешь функционировать, остаются секунды».

Отряд медсестер находился на площадке, готовый действовать в случае, если кто-то из актеров потеряет сознание. Каждый артист должен был принимать солевую таблетку дважды в день. Костюмы и маски продувались с помощью контейнеров со сжатым воздухом между дублями, правда, без особого эффекта. Артисты не могли носить маски дольше двух минут подряд, и хотя Фриборн предусмотрел возможность их быстрого надевания и снимания, на деле это оказалось крайне сложным. Множество трубок было порезано, чтобы через разжатые челюсти в перерывах между дублями проходил воздух. Наконец, Фриборн изобрел «специальный дыхательный аппарат… что-то вроде насадки на нос артиста, в которой были две трубочки, идущие в ноздри». Это позволяло выдыхаемому воздуху уходить наружу, частично решая проблему. Но это изобретение появилось довольно поздно, и большую часть съемок эпизода артисты провели практически в агонии от накопленного углекислого газа.

Один из артистов, Дэвид Чархам, отчетливо помнит съемки сцены, в которой племя Смотрящего на Луну, проснувшись, обнаруживает рядом таинственный монолит и принимается исследовать его. «Нужно было проснуться, бегать и прыгать вокруг, а потом приблизиться к нему, успокоиться, остановиться. Я очень тяжело дышал, у меня стучала кровь в голове. Чтобы дотянуться и притронуться к нему, потребовалось много усилий. Было трудно хотя бы не отключиться в этот момент. А надо было осуществить лишь небольшое аккуратное движение».

Чархам дотронулся до монолита позже Рихтера. Весь эпизод был снят без звука – и Кубрик мог обращаться к Дэну, который умудрялся отвечать ему, не двигая маской. Кубрик не сообщил Рихтеру заранее, что Уильям Сильвестр, облаченный в скафандр, уже дотрагивался до другого монолита в сцене его обнаружения в кратере Тихо девятью месяцами ранее.

«Нужно было все время находиться в полуприсяде, это очень утомляло, – вспоминал Рихтер. – И нужно было контролировать тело, не позволять ногам дрожать от напряжения… Я протягиваю руку, но не дотрагиваюсь. Все выглядит так, будто я его коснулся, но поскольку лапы костюма были в пыли, а я знал, что дублей будет много, то не хотел испачкать монолит».

Увидев это, Кубрик немедленно сказал: «Нет, нет, нужно касание».

Из-под маски раздался голос Рихтера: «Боюсь, я его совсем запачкаю».

«Ничего, почистят», – ответил режиссер. Затем он показал Дэну кадры съемки Уильяма Сильвестра, движение которого следовало повторить.

Художник-мультипликатор Колин Кантуэлл вспоминал процесс съемки этого момента. «Стэнли руководил Дэном, и это было невероятные минуты. “Теперь отшатнись от него… Да!”» Конечно, актерская игра Дэна была на высочайшем уровне… И все это абсолютно безмолвно, но до мурашек на теле». Он рассмеялся: «Ради таких моментов стоит жить».

* * *

Ни один съемочный день не был таким тревожным, как день съемки атаки леопарда 18 сентября. Поскольку работа над эпизодом постоянно затягивалась, дрессировщик Терри Дагган занимался с леопардом «борьбой» уже почти год, и у них образовалась крепкая дружба. Однако он снимал обручальное кольцо всякий раз, когда работал с ним. У зверя не были подстрижены когти, и он бы не хотел оказаться в опасности, если леопард заденет кольцо. Он также всегда надевал прочный армейский жилет, так что неосторожная царапина могла появиться только на ткани, но не на коже.

Хотя леопард хорошо знал Даггана, он никогда не видел его в костюме питекантропа. И он не знал Рихтера, который согласился участвовать в сцене, конечно, не без страха. И огромная кошка не была знакома с киностудией, яркими прожекторами, нервной съемочной группой и громкими командами. Животное было расположено на вершине скалистого утеса, над Дагганом – новоиспеченным приматом, кормящимся в пыли внизу. За ним нервно кормился Рихтер. В фильме в сцене присутствуют и другие австралопитеки. Но поскольку они отказались участвовать в настоящем нападении животного, их снимали отдельно и позже включили в изображение с помощью скрупулезной ротоскопной анимации.

Во время съемки вся съемочная группа находилась за барьером. Присутствовали Стюарт Фриборн и его жена Кэйтлин, однако, когда этот момент обсуждался с Дэном Рихтером в 1999, всплыли некоторые другие подробности.

«Мне интересно, у вас есть какие-то воспоминания о той съемке?» – спросил Рихтер.

«Да, – ответила Кейтлин. – Отлично помню того леопарда».

«Да уж, – сказал Рихтер. – У нас были какие-то меры предосторожности?»

«Нет, – сказала Кейтлин. – Только для Стэнли. У него была целая клетка».