Читать книгу "В тумане тысячелетия - Александр Красницкий"

Смиренно склонив голову, подходит к старому конунгу Рюрик.

«Что он скажет? Доволен ли?» — думает витязь.

— Приветствую тебя, сын мой! — слышит он над собой торжественный голос Белы. — Ты в далёких землях покрыл славой страну, которая стала тебе второй родиной. Ты отомстил дерзким дикарям за гибель её лучших сынов. Ты — славный берсерк.

Бела велел варягу подняться и запечатлел на лбу у него поцелуй.

— Ты на поле брани заслужил своё новое имя! — продолжал конунг. — И ты достоин его... Да славится во веки веков между народами имя Рюрика!..

— Не я один, отец, ходил на Ильмень, — напомнил Рюрик. — Скажи о тех, кто был со мной.

— Все они храбрецы... Да примет павших в чертоги свои светлая Вальгалла. И да помянут их имена скальды в своих песнях... Те же, кто вернулся на берега скандинавские, пусть довольствуются всеобщим почётом... Но перестанем говорить!.. Идём! Чертог мой готов для победного пира. А тебя!.. Тебя ждёт не дождётся моя Эфанда.

Краска залила лицо Рюрика.

— Эфанда! О, не томи, отец. Скажи мне, по-прежнему ли она любит меня?

— Об этом спроси у неё самой. А теперь идём!..

При звуках рогов тронулись вслед за Белой и Рюриком все вожди возвратившихся дружин в палаты.

Там действительно всё было готово для пира.

Расставлены длинные дубовые скамьи и столы. Последние покрыты ткаными покрывалами — работы Эфанды и её подруг. Для Белы, Рюрика, Олофа и начальников дружин были приготовлены места на южной скамье, считавшейся у скандинавов почётной. Место Белы возвышалось над другими, так что отсюда он мог видеть всё происходившее на пиру. Против почётной южной скамьи, на северной, посередине её, устроено было другое возвышение, предназначавшееся для хозяйки дома... Долго оно оставалось пустым в палатах конунга, но теперь по праву взрослой дочери должна была занять его Эфанда.

На длинных столах помещались кушанья, а на других, поменьше, стояли чаши и кубки с крепким мёдом и пивом.

Не долго рассаживались гости — торопились угощаться. Едва расселись, старый конунг поднял чашу в честь небожителей — асов. Вслед за тем славный скальд Гуинар — краса Скандинавии, — поместившийся у ног Белы, запел в честь вернувшегося победителя новую сагу, первый куплет которой заканчивался припевом:

— И в пути провожала его Белоснежная дочь короля До тех мест, где кончаются шхеры...

Лишь только смолкли последние звуки арфы, сопровождавшие припев, как широко распахнулись восточные, предназначенные для входа женщин, двери[16], и в них показалась Эфанда. На голове её было белое, вытканное золотом покрывало невесты, а руки — унизаны золотыми браслетами и кольцами.

С восторгом смотрел Рюрик на свою будущую подругу жизни. С каким отрадным чувством он бросился бы теперь к её ногам! За одно её ласковое слово отдал бы он и всю свою славу, и самое жизнь.

После почтительного поклона конунгу Эфанда заняла своё место, и пир снова зашумел. Слуги, привыкшие к своему делу, быстро разносили между пирующими тяжёлые чаши с мёдом. Щедрой рукой раздавал Бела в подарок храбрецам золотые кольца, запястья. А Гуинар под звуки арфы громко воспевал их подвиги.

— Нет, Рюрик! — воскликнул Олоф. — Мы с тобой делили и радость, и горе, и плен постыдный, и сладость побед... так отчего же мы до сих пор не братья?..

Послышались одобрительные голоса:

— Да, да, отчего вы, храбрые вожди, ещё не побратались?

— Я не решался предложить тебе это, Олоф...

— Гордец! Но теперь я предлагаю тебе побрататься! Доволен ли ты?

— О мой Олоф! Зачем тебе ещё спрашивать!

Рюрик хотя и отвечал своему другу, но мысли его были около Эфанды. Его взор, устремлённый на невесту, так и горел восторгом.

«Видишь, я вернулся! Я принёс к твоим ногам мою славу, Эфанда», — говорил этот взор.

«Я по-прежнему люблю тебя! По-прежнему моё сердце принадлежит только тебе!» — отвечали Рюрику кроткие глаза Эфанды.

А раздольный пир всё шумел.

Удалились женщины, веселье стало непринуждённей. Саги скальда сменились пением самих пирующих, потом начались пляски, и незаметно подкрался рассвет...

— Я горю нетерпением стать твоим братом! — говорил Олоф. — Пойдём, о Рюрик, принесём жертвы Тору и совершим обряд...

Он почти силой увлёк вождя варягов из чертога конунга.

Первые лучи восходящего солнца уже прорезали плывшие в небе тучи. Веял отрадный утренний ветерок, когда оба друга явились к дротту Гиорварду и принесли жертвы гремящему Тору.

Своими руками вырезали они из мягкого дёрна два широких и длинных пласта и, подняв, укрепи ли их на копьях. Потом оба разом прошли они над землёй, пожимая при этом друг другу руки.

Эта часть обряда совершена была в глубоком молчании.

Затем Олоф и Рюрик стали оба на колени перед рыхлой землёй и каждый из них, надрезав себе руку, пролил на землю свою кровь... Смешались кровь славянина и скандинава. С этой поры Олоф и Рюрик связаны были неразрывными узами братства.

— На жизнь! — воскликнул скандинав клятву богам.

— И на смерть! — закончил клятву Рюрик.

— Я же буду вечным свидетелем вашего союза! — торжественно сказал Гиорвард. — Подайте друг другу руки. С этого мгновения узы названого братства должны соединять вас более, чем кровных братьев соединяет их родство...

Ни разу в жизни после этого не разлучался Олоф со своим названым братом Рюриком.

Крепки были подобные союзы в те времена.

11. Исполнившаяся мечта

е много прошло времени с той поры, когда Рюрик возвратился на берега Скандинавии и соединился брачными узами с Эфандой, к великой радости и старого Белы, и всего населения Сигтуны, а всего более к радости россов...

Для них союз вождя варягов составлял выдающееся явление. Они могли, наконец, теперь вздохнуть свободно, так как сей брак упрочивал права их племени. Мало природных скандинавов было среди варяго-россов. Большинство их состояло из славянских выходцев; были между ними пикты, саксы, франки, пленённые и прижившиеся у скандинавов, но в общем они всё-таки были чужими среди местных жителей, пришельцами...

Теперь же их вождь породнился с природным конунгом и в силу этого обрёл почёт, который ранее для них был недоступен.