Читать книгу "Тайны дворцовых переворотов - Константин Писаренко"

2. Никита Иванович Панин со товарищи решает воспользоваться естественной или насильственной смертью Петра III в первые дни еще неустойчивого правления Екатерины, чтобы, сыграв на щепетильном отношении императрицы к своей репутации, в лучшем случае принудить к главной политической уступке – регентству при Павле Петровиче, в худшем – снижением общественного доверия к царице пробудить в ней неуверенность в прочности собственного положения.

Один из этих вариантов реализовался в жизни. Если мы возьмем за ориентир первый, то он вступит в серьезное противоречие с известными нам источниками. Во-первых, данная версия противоречит свидетельству большинства современников событий, и особенно рассказу знающего практически все детали Шумахера, заявляющих о невиновности Екатерины. Во-вторых, мы не сможем разумно объяснить причину, по которой Екатерина затянула с приказом о возвращении Иоанна Антоновича из Кексгольма в Шлиссельбург до 10 июля. В-третьих, становится непонятным оправдательный тон двух писем А. Г. Орлова к Екатерине с заверениями о том, что он добросовестно относится к порученной ему миссии. В-четвертых, также теряет смысл и предварительный вызов в Петербург личного врача мужа, И. Лидерса, с последующими уговорами и отсылкой в Ропшу.

Попробуем произвести сопоставление известных нам фактов с версией о заговоре вельмож. Муссируемая в исторических трудах побасенка о самовольстве Орловых тоже не выдерживает критики.

Во-первых, ей противоречит все тот же тон писем Алексея Григорьевича императрице. Многие историки почему-то убеждены, что подлинным адресатом Алексея Орлова была не царица, а потомки. Иные допускают, что Орлов мог обманывать государыню, постепенно подготавливая ту к роковой вести. Между тем непредвзятое прочтение писем приводит к простому, здравому выводу: брат фаворита честно выполняет волю Екатерины и объективно, без задней мысли, докладывает о всем происходящем.

Ни о каких обманах, подготовке к «роковой вести» в письмах речи не ведется. Максимум, что в них есть – это невольно прорывающееся сквозь прямодушные фразы недоумение Алексея, вызванное непонятной ему сильной озабоченностью императрицы судьбой мужа. Историкам лестно, конечно, думать о проницательности Орлова и Екатерины, играющих в «кошки-мышки» то ли с потомками (в первую очередь, с историками), то ли друг с другом. Только придется всех разочаровать. Письма носили сугубо информационную задачу, предназначались исключительно Екатерине, и вряд ли автор в момент написания предполагал, что кто-то еще, помимо и без ведома императрицы, ознакомится с ними. Ну а коли Орлов честно исполнял свой долг, то идти против воли государыни ему смысла нет.

Но более важным свидетельством невиновности Орловых является избранный императором Павлом для Алексея вид наказания за участие в событиях июня – июля 1762 года. Если Екатерину Дашкову, вроде бы причастную только к свержению отца императора, Павел Петрович сослал в дальнее новгородское имение, фактически под надзор полиции и без права выезда из усадьбы, то якобы виновного в свержении и смерти Петра Федоровича Алексея Орлова воспитанник Никиты Панина почему-то подверг очень мягкой каре – ссылке за границу для лечения на водах, предварительно удостоив того чести нескольких приглашений к императорскому обеденному столу. Значит, вина Орлова в сравнении с Дашковой – значительно меньше. И быть убийцей Петра III или организатором убийства он никак не мог.

А теперь возьмем за основу вариант с заговором Никиты Панина. И удивительное дело. Разрозненные, казалось бы, не связанные между собой факты мгновенно складываются в ясную и четкую картину.

Прежде всего, поинтересуемся. Если о репутации Екатерины задумался Н. И. Панин, то как к ней относилась сама императрица? Оказывается, она не хуже многоопытного оппонента знала уязвимые места в своем положении и принимала меры, чтобы блокировать какие-либо попытки собственной дискредитации в глазах российской гвардии и дипломатического корпуса. Так, Екатерина прекрасно понимала, что появление в Петербурге Станислава Понятовского, по-прежнему любившего ее, произведет неблагоприятное впечатление в русском обществе, а кроме того, породит на почве ревности недовольство Орловых. И, торопясь пресечь в корне подобного рода неприятности, 2 июля 1762 года государыня отправила через Мерси д’Аржанто старому сердечному другу важное предупреждение: «Убедительно прошу Вас не спешить с приездом сюда, потому что Ваше пребывание при настоящих обстоятельствах было бы опасно для Вас и очень вредно для меня… в настоящий момент все здесь полно опасности и чревато последствиями…»

Но раз императрица беспокоилась о такой мелочи, как возможное посещение Петербурга Понятовским, то самую главную угрозу для себя – скоропостижную смерть свергнутого мужа – она должна была почувствовать в первый же день по возвращении в столицу, что, собственно, и произошло. Екатерине не составило большого труда догадаться, каким козырем в руках Никиты Ивановича могла бы стать печальная весть из Ропши. Поэтому царица в первую очередь взяла под контроль заботу о жизни своего дражайшего супруга. И стоило ей узнать из полученного через Пассека письма о мучающем Петра поносе, напомнившем о слабом здоровье бывшего государя, как императрица тут же принимает решение. Необходимо привезти в Петербург из Ораниенбаума его лечащего врача, знакомого с недугами августейшего пациента (вспомните, Лидерс упомянут первым в списке затребованного, и это не случайно). Пусть тот пока побудет под рукой. Тогда в случае надобности лекаря незамедлительно отправят в Ропшу. А раз уж выпала такая оказия, то можно заодно из Ораниенбаума доставить и любимые вещи мужа, а также привезти камердинера и арапа, с которым Петр любил забавляться.

Впрочем, нельзя исключить и того, что идея написать Суворову пришла к Екатерине независимо от присланного с Пассеком известия. Но, так или иначе, а императрица приняла чрезвычайной важности решение – привезти в Санкт-Петербург лечащего врача супруга Иоганна Готфрида Лидерса. Именно оно и стало завязкой разыгравшейся три дня спустя трагедии в Ропше.

Вечером 30 июня курьер, добравшись до Ораниенбаума, вручил В. И. Суворову предписание Екатерины. Отец будущего прославленного полководца розыскал среди вверенных под его надзор голштинских офицеров, солдат и придворных Лидерса. Нарцисс и камердинер Тимлер, как мы уже знаем, обретались в Петергофе, о чем Екатерине доложат 3 июля. Лидерс с Суворовым находят в Ораниенбаумском дворце собачку и скрипку Петра III. Судя по всему, утром 1 июля доктор с мопсом и инструментом уселся в карету и не спеша поехал в столицу, куда и добрался во второй половине дня. Здесь нелишне отметить существенную деталь. Лидерс, получив вызов в Санкт-Петербург, похоже, испытал облегчение. Он боялся, что из Ораниенбаума поедет прямиком в Ропшу, а там, случись что с бывшим государем, всю ответственность возложат на него. А раз матушка-императрица затребовала всех в Петербург, то, наверное, для них нашли иное применение. По крайней мере, в ближайшие дни к Петру Федоровичу ехать не придется.

Между тем в Ропше, ознакомившись с ответом Екатерины на письмо Петра III, скорее всего, облегчили режим содержания арестанта. Тот, ощутив послабления, захотел разнообразить досуг возможностью попиликать на скрипке, потрепать любимого пса, развлечься с понимающим все с полуслова арапом. А. Г. Орлов ничего зазорного в том не увидел, и 1 июля второй офицер поскакал в Петербург с новым запросом.