Читать книгу "По обе стороны правды. Власовское движение и отечественная коллаборация - Андрей Мартынов"

Следует отметить, что это была не первая попытка Паннвица войти в подчинение к Власову. Согласно утверждению Романа Днепрова (со слов Константина Кромиади), ранее атаман предпринял шаги в этом направлении сразу же после провозглашения Пражского манифеста. Его телеграмма на имя Власова вызвала раздражение в германском руководстве. Среди казаков ходили слухи о вероятности расстрела батьки, но все ограничилось несколькими днями домашнего ареста.

Возвращаясь к Доманову, следует отметить, что он, несмотря на энергичные протесты Краснова, подчинился приказу (еще одно подтверждение ошибочной информации Позднякова).[193] Глава стана заявил представителю генерала Власова при казачьих частях «примиренчески настроенному», как его характеризовал Фрелих, полковнику Алексею Бочарову о признании руководителя РОА.

Бочаров специально вылетел по приказу председателя КОНР из окруженной союзниками гавани Лориан (Франция) для переговоров сначала с Паннвицем, а затем с Домановым. В данном контексте представляется ошибочным утверждение Хоффманна, что решение Доманова было связано со стремлением предотвратить «открытый мятеж, назревавший в его полках, недовольных враждебной политикой командующего в отношении Власова». Судя по всему, смена резкой реакции руководства стана в отношении Кононова на принятие требований Бочарова показывает, что ресурс антивласовской оппозиции среди подчиненных походному атаману казаков был исчерпан. Также выглядит ошибочным утверждение Никонова, будто Доманов, подчиняясь Власову, заручился поддержкой Семена Краснова, как, впрочем, и слова Ленивова, будто в КОНР хотели заменить Доманова на Семена Краснова. Действия Краснова с «наброском» соглашения между казаками и КОНР свидетельствовали об отсутствии у него провласовских симпатий.

Теперь на помещении штаба походного атамана наряду с символикой Донского казачьего войска (олень, пронзенный стрелой) появилась (правда, не совсем правильно нарисованная) и символика РОА.

По поводу подчинения Доманова Власову, Евгений Балабин (под началом которого в ВС КОНР служил упомянутый в предыдущих главах Митрофан Моисеев) с сожалением писал, что, не веря «вчерашнему большевику» Власову, Краснов, «вчерашнему большевику Доманову… верил, как себе». Так, делегирование власти главы ГУКВ походному атаману обернулось против самого Краснова, который, по справедливому замечанию Станислава Ауски, «в результате своего сопротивления… оказался в апреле 1945 года изолированным и покинутым большинством белых казачьих генералов и атаманов».[194]

Несмотря на конфликт с Кононовым, а ранее высылку из расположения стана провласовски настроенных офицеров, в частности генерал-майоров Сысоя Бородина и Бориса Полозова, подполковника А.И. Дмитриева, Тимофей Доманов сохранил свою должность и звание.[195] Возможно, здесь сыграло роль личное письмо, направленное главе КОНР, в котором «объявлял о передаче Стана в его подчинение и о готовности выполнять любые его указания». Возможно, вновь помогли личные дипломатические способности. По свидетельству некоторых очевидцев, атаман всегда был «достаточно спокоен… никогда не слыхали, чтобы он сказал кому-либо резкое слово, независимо от чина. Простой в общении, терпелив, чем многие злоупотребляли. Всегда с приветливой улыбкой». Правда, Петру Донскову посетивший его первый раз Доманов не понравился: «Серая шевелюра, серый костюм, серые глаза, крадущиеся движения… все впечатления в целом формулируются словами: серый в сером — серый волк. Посетитель ушел, оставив неясное впечатление о себе, о своих намерениях, вызвав какое-то неприятное ощущение, подобное тому, как испытываешь, глядя на хищника, идущего тайными тропами к намеченной жертве».[196] Столь резкая оценка, вероятно, была обусловлена не только довольно сильным субъективизмом автора мемуаров, но и «знанием» последующих событий и роли в них походного атамана.

Вместе с тем, сохраняя в должности Доманова, Власов не питал в отношении него каких-либо иллюзий. «Сегодня они продают Краснова, а завтра меня», — говорил он Полякову о походном атамане Казачьего стана и его окружении.

Сложно сказать, насколько после подчинения казаков Власову изменились отношения между Красновым и Домановым. Согласно некоторым свидетельствам, «генерал Краснов и генерал Доманов нередко навещали друг друга и их отношения были самые дружеские: оба они беззаветной любовью любили казачество. Никогда не было слышно, что между ними происходят разногласия, наоборот, все важные решения генерал Доманов согласовывал с П.Н. Красновым». Последнее подтверждается таким фактом: после ультиматума 28 апреля со стороны итальянских партизан[197], требовавших от казаков сдачи оружия и ухода в Австрию, был созван военный совет под председательством Краснова. Совет постановил, «отвергнуть ультиматум, как предложение, не соответствующее казачьей чести и славе… Прорвать с боем, если таковой будет необходим, кольцо партизанского окружения, согласуя это решение с действиями германского военного командования». Также Краснов настоял на неприемлемости предложения Бочарова разоружать части вермахта и ваффен СС по ходу движения в Австрии. Наконец, именно от Краснова исходила инициатива сдаться англичанам (можно было сложить оружие перед американцами). Вместе с тем, как вспоминал Поляков, отношения Доманова с Красновым «приняли довольно странную и ненормальную форму». Бывшего донского атамана он просто не замечал, хотя генералы жили на одном этаже. «Небольшой контакт… скорее полуофициальный, поддерживал Семен Николаевич, временами разговаривая с Домановым». Тогда, согласно воспоминаниям внучатого племянника генерала Николая Краснова, Краснов «находился при частях Доманова на беженском положении». Забегая вперед, следует сказать, что отношения вновь изменились после депортации в советскую зону. Здесь «Доманов, игравший большую роль пока мы были под крылышком коварного Альбиона, сошел здесь совершенно на нет… С вопросами он обращался только к деду, называя его с каким-то надрывом “дорогой Петр Николаевич”».