Читать книгу "Ржевская дуга генерала Белова - Александр Пинченков"

Через восстановленные в партизанской местности сельисполкомы и партийно-советские административные рычаги районного, окружного уровня руководство группировки Белова наладило систематическое продфуражное снабжение своих частей. Точнее говоря, разбросанность дивизий и частей группы П.Л. Белова по территории часто предполагала инициативу не руководства группировки, а (в современной терминологии) «полевых командиров». И второе уточнение: систему-то отстаивали местные хозяйственники. Ведь бессистемность и бесконтрольность, иными словами — анархия в деле снабжения частей неизбежно влекли с собой массу злоупотреблений. Так было не только первое время, но и в течение всей весны 1942 г. Вот один из обычнейших документов того периода, кстати, уже конца весны, 22 мая 1942 г., перед самым немецким наступлением «Ганновер»:

«Вашему сельсовету утвержден план сдачи сельскохозяйственных продуктов для воинских частей, которые вы обязаны заготовить в своем сельсовете. Выдачу таковых производить только по нарядам Уполнаркомзага, выдача без которых категорически запрещается кому бы то ни было».

Понятно, что процитированное предписание председателя Глинковского райсовета и райуполнаркомзага председателю Бородинского сельсовета направлено против самовольства командиров тех самых воинских частей группы Белова и высылаемых ими заготовителей. Показательно, что Бородинский сельсовет — наиболее отдаленная окраина Дорогобужского партизанского края. Державших здесь фронт партизан 2-го батальона глинковцев «воинскими частями» уж никак бы в райсовете не величали (части в военной терминологии наиболее употребительно — полки). Выходит, «воинские части» Белова, не имея прежних возможностей «заготовок» под Дорогобужем и Ельней, к концу весны «дотянулись» аж до юго-западных деревень Глинковского района.

Позже, в рамках советской военной апологии, с ее лозунгами «Единым фронтом», «Все для фронта, все для победы», «Народ и армия едины», описание снабжения регулярных частей П.А. Белова из местных ресурсов обычно преподносилось читателю как иллюстрация чуть ли не восторженной поддержки населением (причем в оккупированных областях!) армии, а значит, и стоящего за ней сталинского государства. Так ли это?.. С одной стороны, да — люди готовы были отдать последнее, лишь бы фронт скорее ушел на запад. Однако с другой стороны, со стороны облеченных властью, допустить такой примитивно-потребительский подход к населению полуразоренной, изолированной в немецком тылу местности для командования корпуса было равнозначно политическому банкротству. Но это в среднесрочной перспективе — более чем через месяц-два… Белов так далеко не загадывал. На уровне же командования фронтом и Западным направлением о том вообще вряд ли задумывались: среднесрочные перспективы большевиков жуковского пошиба не интересовали. Ни по Белову, ни по Ефремову, ни по группировке войск Калининского фронта в холм-жирковском «вензеле».

Весной группировку Белова (и даже партизанские полки) начали снабжать по воздуху военными грузами. Эти поставки, по мемуарному свидетельству самого П.А. Белова, были «каплей в море», а вернее бы стоило сказать — каплей от требуемого моря. Остальное — по-прежнему на плечах народа. Нет, конечно, это не тягловые повинности, не оброки и подати, это родная, горячо любимая советская власть, ее армия. Рабоче-Крестьянская Красная армия, присоседившаяся к армии народного партизанского ополчения. Народ неделями и месяцами кормил псевдоармию Белова, но результат (не попавший в советские книжки результат) этот самый народ вовсе не радовал…

«…Беловцы здесь жрали хлеб, появились с шашками, а драться не умели. Над ними выше стояли даже наши бабы. Хлеб-соль ешь, правду — режь! Я бы сказал в лицо Белову и Жукову: беловцы не дрались с немцами. Даже в лагерях в Рославле большая часть беловцев ушла во Власовскую армию — одела немецкие мундиры. В лагерях партизан уничтожали, а беловцев не били, многие скрывались под видом беловцев. Слепцы оставляли, и партизаны заняли снова. Немцы на эту деревню не пошли. Беловцы все находились в центре партизанского края, а не воевали с немцами. Они знали только забирать хлеб, фураж и коней. Они же были без обоза, только кони да клинки»[20] — это сказано прошедшим ад беловщины М.П. Мельниковым, с 1933 г. семь с половиной лет до войны работавшим председателем колхоза. Не подумайте, что из кулачества. А что сказали бы в лицо Белову и Жукову не советские активисты, а обычные крестьяне, потерявшие все — и скарб, и кров, и здоровье, и родных?!

Впрочем, П.А. Белов и сам был «тяглым», сам был скован. Эти оковы — служебная субординация РККА, причем довоенного образца. И это в немыслимом-то здешнем узле обстоятельств начала 1942-го. Белов оказался на Смоленщине в очень опасном положении: «винтик» в механизме Запфронта, но крепящий все надежды весенне-летней военной компании на Западном стратегическом направлении. Очень неплохо понимая важность своей (плюс партизанской) группировки, П.А. Белов был обречен на негласную конфронтацию с вышестоящим командованием. Ясно, что военные и сопряженные с ними правомочия П.А. Белову на Смоленщине требовались исключительные, совершенно более широкие, чем у командира корпуса где-то на основной советской территории. А как же общеармейская схема субординации, принятые в РККА механизмы администрирования, наконец, личность Г.К. Жукова? Грань дозволенного очень зыбкая, и субъективно, психологически ее трудно было месяц за месяцем не перейти. Но упаси бог сделать подобное публично, другое дело наедине со своими мыслями, в дневнике. Показательна запись, произведенная П.А. Беловым 11 апреля 1942 г. в своей записной книжке, ныне опубликованная среди текста т.н. походного дневника Белова:

«Меня все время возмущает попытка фронтового командования вмешиваться в тактические мелочи и решать эти мелкие, с точки зрения фронта, тактические вопросы, имея далеко не полные данные. Недаром Суворов говорил, что ближний видит лучше дальнего».

Казалось бы, правильное замечание. Но все дело в контексте, где об этом принялся рассуждать генерал. А контекст следующий: комфронта приказал Белову помочь соседнему 4-му ВДК. Вот что непосредственно предшествует ранее процитированному: «Я догадываюсь, что Казанкин взывал и к Жукову, а последний приказал мне бросить все, что только возможно, на помощь 4 вдк, хотя формулировка этой задачи очень неясная». Итак, для Белова «тактические мелочи» — взаимодействие на стыке с соседним корпусом в период наиболее критического положения (пик немецкой наступательной операции по деблокаде группы «Хаазе»). В этот же день П. А. Белов получил приказ главкома Г.К. Жукова об оперативном подчинении ему этого 4-го ВДК, видно, Жуков тоже понимал, что ближний видит лучше дальнего. Чтобы Жукову самому не решать у Белова и его соседа тактические вопросы. Так что же возмущает Белова? Почему он своим замечанием противоречит реально происходившему? Да потому, что в апреле 1942-го (это не 1941-й) уже неприятен-возмутителен (!) для Белова сам факт того, что комфронта смеет что-то там указывать и «вмешиваться» в планируемое на стыке отдельных корпусов в составе своего фронта, когда возникла опасность рассечения противником их территориально единой группировки. Извиняюсь, это для Жукова момент таков, а вот Белова попытка фронтового командования вмешиваться возмущает все время.