Читать книгу "Степан Разин - Андрей Сахаров"

Особенно нещадно карал повстанцев князь Юрий Долгорукий. Начал он еще с Арзамаса. «Страшно было смотреть на Арзамас, — писал позднее один из иноземцев, — его предместья казались совершенным адом, повсюду стояли виселицы, и на каждой висело по сорока и по пятидесяти трупов; там валялись разбросанные головы и дымились свежею кровью, здесь торчали колья, на которых мучились преступники и часто были живы по три дня, испытывая неописуемые страдания». В одном Арзамасе с октября по январь казнили до 11 тысяч человек.

Страшная судьба ожидала и жителей Царицына и Астрахани. Позднее, когда взяли царские войска Астрахань, новый воевода Яков Одоевский своими казнями устрашил даже видавших виды офицеров. Бывший еще в то время в городе Людвиг Фабрициус так описывал действия Одоевского в Астрахани: «Он был сильно ожесточен против бунтовщиков… Одоевский велел взять под арест всех астраханских жителей… Свирепствовал он до ужаса: многих повелел заживо четвертовать, кого заживо сжечь, кому вырезать из глотки язык, кого заживо зарыть в землю. И так поступали как с виновными, так и с невиновными. Под конец, когда народу уже осталось мало, он приказал срыть весь город».

Говорили, что по всей Руси от пыток и казней погибло тогда в осенние и зимние месяцы 1670–1671 годов около 70 тысяч человек. По всем дорогам качались под холодным ветром повешенные, брели из деревни в деревню обрубленные, безухие, безъязыкие, бесперстые калеки, устрашали православных, и долго еще на торговых площадях четвертовали пойманных и пытаных воров, били кнутом на козле и тянули в проводку.

Люто началась война крестьян против бояр, дворян и приказных людей. Но агнцами божьими глядели теперь разинские атаманы и сам Степан Разин. Страшно кончалась война дворян против бунташных крестьян.

За каждого убитого дворянина ложились на плаху десятки и сотни, за каждую выжженную усадьбу жгли государевы люди целые уезды, многие села и деревни, за каждую похищенную киндяшную шубку или суконный кафтан вешали без пощады, рубили руки и ноги, за каждое дерзкое слово против воеводы или боярина вешали же, вырывали язык, карали горлом.

Но нельзя было вывести всех бунтовщиков, потому что бунтовала каждая деревня, каждое село, и сечь всех подряд накладно было для самих вотчинников и помещиков, не хотели они лишаться своих подневольных крепостных крестьян — работников барщинно-обязанных и оброчных. Поэтому не всех вешали и четвертовали воеводы, многих же приводили к кресту, заставляли бить челом государю, приносить свои вины, просить милости, клясться, что не повторят они больше во веки веков такого воровства и будут впредь послушны и преданны. Черемисов, мордву, чувашей, татар приводили заново к шерти — брали с них клятвы на верность.

Но шла неделя за неделей, а все никак не могли успокоиться уездные люди. Ни пытки, ни казни не брали их, ни увещевания, ни клятва на кресте. Едва уходили воеводы из сел и деревень, так сразу же во многих местах начиналась новая смута.

Держались еще поволжские города, крепок был Царицын, своевольно и свободно жила Астрахань, и долго ей было еще до прихода Якова Одоевского. А пока, покончив с митрополитом и прочими заговорщиками, клялись астраханцы: «Атаманы, и все казаки, и пушкари, и за-тинщики, и посадские люди, и гостиного двора торговые люди написали меж собою письма, что жить здесь в Астрахани в любви и в совете, и никого в Астрахани не побивать и стоять друг за друга единодушно и идти… им вверх побивать и выводить изменников бояр».

Не было Разина уже на Волге, а мысли его жили, вновь собиралась бунташная рать идти вверх по Волге и далее, как бог поможет. Не завяла разинская мысль прийти наконец под Москву и предъявить суровый счет боярам и воеводам.

Не было уже в Астрахани разинского товарища атамана Василия Уса, умер он от неведомой болезни. Встал во главе Астрахани другой товарищ Разина — Федор Шелудяк. Он-то и водил астраханцев и всех, кого прибрал в пути по разинскому пути через Царицын, Саратов, Самару на Симбирск. И снова шли под Симбирск многие государевы ратные люди и с большим трудом отогнали Шелудяка на низ.

Лишь к 1672 году окончательно замирили воеводы волжские города. Кончалась война, начатая Разиным, сила гнула силу, кровью заливали воеводы покоренные города и уезды.

Первые недели, как вышел в поход князь Юрий Долгорукий, тревожно было в Кремле. Слал с дороги грамоты князь в Москву, рассказывал, что с трудом продвигается к Алатырю и Арзамасу, а потом писал, как отсиживался в Арзамасе, поджидая подхода ратных людей. В Москве жизнь вроде шла прежняя, но тревога висела в воздухе, мало радостных вестей шло с юга, сдавался разницам город за городом, ширился бунт по всему Российскому государству. Пасмурный ходил великий государь Алексей Михайлович: не оправдывал Долгорукий его надежд, не смог быстро замирить восставшие уезды. Молились в домовой государевой церкви беспрестанно за успех воевод и ждали, ждали вестей с юга.

Первым откликнулся Ромодановский, сообщил, что отбили его люди вместе с запорожскими казаками у воров Острогожск, Олыпанск, отогнали их от других городов Слободской Украины, что начал он сыск по городам; писал князь, что еще до его прихода справились с воровскими людьми сами жители Острогожска. 22 сентября царь указал наградить верных слуг своих острогожцев: послать протопопу пять аршин доброго сукна и пару соболей ценой в шесть рублей, а попам по пяти аршину полукармазину[36] и по паре соболей ценой в три рубля и другим людям тоже посланы были полукармазин и соболя. А потом радостей в Московском Кремле стало прибывать. Сообщал Ромодановский, что разогнал он всех воровских казаков и многих переимал и перевешал и схваченных пытает и карает смертью…

Едва известил Долгорукий, что вышли из Арзамаса первые его воинские посылки и разметали воров в Арзамасском и Нижегородском уездах, побили под селами Вад, Мурашкино и Лысково, как тут же откликнулся царь похвальной грамотой в Арзамас, жаловал царь воеводу и наказывал ему передать ратным людям, чтобы всячески он обнадеживал их новыми царскими милостями.

С каждой новой отпиской воевод с юга веселели люди в Кремле, а потом пришло великое известие от Петра Урусова из Казани, что побил Юрий Борятинский Стеньку и побежал он с немногими людьми на низ. С тех пор не знала Москва покоя: шумно и суетно праздновали бояре, дворяне, приказные люди победу. Отслужили молебны во всех церквах. Поскакали гонцы во все преданные великому государю города вплоть до Сибири с грамотами, что сбит Стенька и ранен, и едва живу ушел и что промысел над ним чинят государевы воеводы. И читали эти грамоты повсюду, и радовались все лучшие и прожиточные городские и уездные люди. Был дан наказ всем русским послам, посланникам и гонцам в иноземные державы извещать о великой победе.

А 25 октября приказал царь устроить смотр своим войскам в селе Семеновском. Вышли полки в Семеновское за час до рассвета и строились, а к девяти часам утра прибыл в карете на поле к своему государеву месту сам царь Алексей Михайлович, а за ним ехали бояре, окольничие, думные и ближние чиновные люди в цветном ратном платье и на добрых лошадях. Стояли полки и пушки, и реяли на ветру знамена, и застыли барабанщики наготове. И подъезжали полки один за другим, били челом великому государю и возвращались на свое место. Пригласили на смотр в тот день всех иноземных послов, посланников, гонцов, торговых людей и прочих, чтобы видели и знали мощь и славу российского воинства. Прошло перед царем 60 тысяч человек. И в тот же день писали жившие в Москве иноземцы об этом удивительном смотре в свои страны и восторгались стройством и силой государевых ратных людей.