Читать книгу "Завет, или Странник из Галилеи - Нино Риччи"

Иногда мне приходило в голову, что то Царство, про которое он говорит, мы видим почти каждый день прямо у себя перед глазами. Вот Еша, он очень умен и мог бы разбогатеть или стать, к примеру, великим вождем. Но он идет к беднякам, к крестьянам, и становится таким, как они: надевает их рубище, спит в поле под открытым небом и не стесняется делить с бедными людьми их простую пишу. Значит, он живет так, как надо жить в том Царстве. Он живет по тем законам. Он умен, как богач, а все же он среди тех, до кого никому нет никакого дела. Он как будто бы сам носит в себе то удивительное Царство. Он поступал так, как считал нужным, как решил раз и навсегда, не заботясь о том, понравится это остальным или нет. Он говорил нам о том, что не стоит волноваться, если нет достаточно денег или амбар не ломится от зерна — я вспоминал тогда Хурама, — пусть все идет своим чередом, и тогда у тебя будет все необходимое. Так было и у нас: если в какой-то день улов был мал и рыбы на всех не хватало, обязательно кто-нибудь приходил с забитым в лесу оленем или мы собирали в общий котел у кого что есть. Словом, никто никогда не оставался голодным.

К Еша постоянно, почти каждый день, приходили одни и те же люди, их было человек тридцать или сорок. Я многих знал: кто-то жил на близлежащих фермах, кто-то в Баал-Саргасе. Я боялся, что кто-нибудь из них проговорится Хураму про меня. Однако, кажется, никто не рассказывал посторонним о том, что происходит на берегу. Как будто бы все договорились хранить какой-то общий секрет. Но вскоре такое поведение было истолковано по-другому. Об Еша стали говорить, что он один из «сынов света» или кто-то вроде них. К тому же слух об излеченном Еша сумасшедшем быстро распространился и даже достиг другого берега, где жила его семья. Случай пересказывали друг другу, и он был совсем уже не похож на то, что произошло в действительности. В того беднягу, по слухам, забрались сто демонов, а Еша их выпустил и загнал в свиней какого-то бедного крестьянина, после чего свиньи утопились в озере. Понятно, что такие небылицы охотно слушали и рассказывали бедные невежественные люди, которых немало было в Баал-Саргасе. Они же пустили и другой слух, будто Еша собирается выпустить всех своих еврейских демонов и поселить их в наших местах.

Я догадывался, что Хурам тоже слушал эти рассказы, но он ни разу не заговаривал со мной об этом. Все же я заметил, что брат стал внимательнее следить за мной. Мне теперь стало сложнее сбегать на берег. Хурам видел, когда к берегу причаливали лодки Еша, пришедшие с противоположной стороны, и тогда он не давал мне ни минуты покоя: то нужно было почистить хлев, то поправить изгородь, то напоить овец. Может, это Мория подговаривала его, а может, Хурам услышал какие-то разговоры в городе. Но мне было обидно, что оба они стараются забрать у меня самое дорогое. Я сам удивлялся тому, как скучал я без наших собраний на берегу; для меня было настоящим горем, если приходилось пропустить хотя бы одно. Мне казалось, что если я пойду и послушаю Еша, то все плохое, что было со мной, изменится и станет хорошим.

Однажды, посмотрев на тот берег, на Кефарнахум, я увидел, что на горе собирается много людей, они, как видно, отправлялись в путь. Потом я разглядел лодку Еша, она направлялась с противоположного берега в нашу сторону, к Гадаренесу. Хурам, видно, не счел нужным волноваться по этому поводу. Воспользовавшись предоставленной мне свободой, я побежал к месту, откуда всегда наблюдал за озером. Я внимательно следил за тем, как причаливали лодки и куда направился Еша, и решил, что он не задержится в Гадаренесе, а будет двигаться вдоль берега. Я хорошо понял его задумку: он хотел посетить на нашем берегу места, в которых обычно останавливался.

К нашей ферме Еша подошел на закате. Я торопился, мне нужно было еще выгнать овец, а потом опять вернуть их на ферму. Но мне так хотелось услышать, о чем на этот раз будет говорить Еша, что я решился оставить овец на пастбище, даже не заперев их как следует в загоне. Я поспешил на берег, по дороге несколько раз падал, поцарапался и расшиб себе колени, но пришел как раз в тот момент, когда Еша и его люди показались на берегу.

Он сказал, что собирается в Иерусалим на праздник, так что, наверное, мы теперь долго его не увидим. Он произнес это как бы невзначай, но голос его звучал странно: он как будто бы не был уверен, что вернется. Кто-то спросил в шутку, нельзя ли пойти с ним — все понимали, что праздник был только для евреев. Но Еша сказал, что он возьмет в свою лодку любого, кто захочет отправиться вместе с ним.

Когда он ушел, мне стало грустно — я вспомнил его голос. Я поднялся к своим овцам и обнаружил, что одна из них сломала ногу, упав в канаву. Скрыть это происшествие от брата было невозможно: пока я нес овцу до фермы, бедное животное пронзительно кричало. Навстречу вышел Хурам. Едва выслушав меня, он взял у меня овцу и размозжил ей голову о камень.

— Я заберу двух из твоей доли, чтобы восполнить убыток в стаде и убыток в шерсти.

Что-то оборвалось у меня внутри.

— Мне не нужна моя доля, — сказал я, еще не вполне понимая сам, что говорю, — я ухожу с евреем Еша.

Лицо брата выразило полную растерянность, я как будто бы первый раз в жизни одержал над ним верх. Но уже в следующий момент удивление сменила судорога отвращения, как будто он знал, чем все закончится.

— Твое дело, — коротко ответил он мне, повернулся и ушел в дом.

Скоро я почувствовал, что как будто освободился от бремени, все время тяготившего меня. Мне показалось, что я давно уже принял решение уйти вместе с Еша, просто долго не хватало смелости сделать первый шаг. И чем больше я думал над тем, на что решился, тем более правильным казался мне мой выбор. Зачем я Хураму, ведь я стал обузой для него с тех пор, как погибли наши родители. Мории я тоже не нужен. Что мне остается? Наблюдать, как растет мой сын, который никогда не назовет меня отцом? С Еша я испытаю много нового и побываю в тех местах, которые бы в жизни не увидел. А как иначе смогу я узнать, кто я есть на самом деле?

Хурам в ту ночь так и не попытался отговорить меня, и Мория тоже не пришла — я не сомневался, что брат сказал ей о моем решении. Мне, между тем, стало казаться, что я не так уж уверен в том, что надо уходить. Может быть, я поступил так для того, чтобы обо мне заговорили и Мория снова обратила на меня внимание? Всю ночь я не сомкнул глаз, я лежал в постели и плакал как ребенок. Я думал о том, как буду скучать, если не увижу больше цветущий миндаль. Я думал, что мне уже не придется наблюдать украдкой за противоположным берегом, я больше не увижу Морию. Мне было очень тяжело. Но я сказал, что уйду, значит, надо было уходить. Когда рассвело, я, взяв с собой немного денег из тех, что мне иногда выплачивал Хурам, и набросив накидку на плечи, отправился по дороге, ведущей из Баал-Саргаса.

Дорогу из Баат-Саргаса в Гадару я помнил по детским впечатлениям: тогда мы с братом провели целый день в пути. Дорога была настолько крутой, что путешествующим по ней купцам приходилось тащить на себе телеги с товаром. Когда я смотрел на Кефарнахум, который был ясно виден на противоположном берегу, мне казалось, что я доберусь до места еще засветло. Позже я узнал, какие опасности, беды и неприятности подстерегают путешественника, едва он ступит за порог своего дома. Это, конечно, не сделало мой путь быстрым и легким.