Читать книгу "Дневники исследователя Африки - Давид Ливингстон"

Уджиджи – так звучит название города в произношении ваньямвези. Местных жителей они называют вахехе, совершенно так, как эти люди именовали себя на реке Зуга, близ Нгами.

Все беглецы из моих людей вернулись, и я взял их обратно.

15 ноября. У арабов существует предание, согласно которому эмир Муса ходил на юг и дошел до страны джагла. Рассказывают, что он жил к северо-востоку от Сунны, нынешней Мтезы. Но предание это так перемешано с легендами и сказками о джиннах, что его нельзя отнести к Моисею, о пребывании которого в Мероэ и женитьбе на дочери царя Эфиопии существует также смутное предание в более северных местах. Единственное, что меня в этих рассказах интересует, – этого род Мероэ, ныне утерянный; если он был построен древними египтянами, его, может быть, еще найдут.

Чтобы подозвать кого-нибудь, африканцы делают рукой жест, не похожий на европейский. Руку при этом они держат ладонью вниз, тогда как мы держим ее ладонью кверху. Они как бы мысленно налагают руку на нужного им человека и притягивают его к себе. Если тот, кого подзывают, находится недалеко, скажем, ярдах в сорока, то зовущий поднимает правую руку на уровень груди и делает движение, как будто хватает его, сжимая пальцы, и притягивает к себе. Если же тот, кого зовут, находится далеко, то жест усиливают, поднимая правую руку как можно выше и опуская ее с размаху вниз, к земле, по-прежнему ладонью вниз. В знак согласия они кивают головой, но в отличие от нас поднимают подбородок кверху, а не опускают вниз, как мы. К этому скоро привыкаешь, и поднимание подбородка кажется естественным.

16 ноября. Я устал от ожидания и завтра отправляюсь на север. Симон убил зебру, уже после того как я принял решение о выступлении. Добытое мясо делает отсрочку терпимой, ибо кроме того, что у меня теперь появилась мясная пища, которой раньше не было, мы можем купить всякое зерно и бобовые на ближайшие несколько дней. Ведь женщины соседних деревень, как только прослышат, что охотники убили животное, сбегаются сюда и продают за мясо всевозможные продукты со своих участков.

17 ноября. Рассказывают, что по дороге к Большому Соленому озеру в Америке повсюду встречаются кости и черепа животных, и, несмотря на это, путешественники часто испытывают сильный недостаток в топливе. Странно слышать такое об американцах, столь умелых в использовании решительно всего. Когда мы в первый раз шли на пароходе вверх по реке Шире, топливо кончилось у нас как раз на слоновьем болоте, где нет деревьев, и добраться до них невозможно, иначе как пройдя много миль по тянущемуся на обоих берегах почти непроходимому болоту, покрытому тростником и пересекаемому повсюду глубокими рукавами реки. Доведя судно до места, где когда-то был убит слон, я немедленно погрузил на пароход его кости; они вместе с костями еще одного слона дали нам возможность на парах быстро дойти до такого места, где было много дров. Скифы, по словам Геродота, пользовались костями принесенного в жертву животного, чтобы сварить его мясо; то же делают гаучосы в Южной Америке, когда у них нет топлива; бык, таким образом, сам себя варит.

18 ноября. Хорошенькая маленькая женщина сбежала от своего мужа и пришла к Мпамари. Муж ее принес три мотыги, отрез клетчатой ткани и две нитки крупных бус, чтобы откупить ее обратно. Но старик хочет взять ее себе, и, по местным законам, он имеет право оставить ее как жену-рабыню. Рабовладельцы – плохие соседи, так как рабы постоянно от них убегают, а хозяева считают, что вожди обязаны вернуть им беглеца за кусочек ткани. Старая женщина бегала от Мпамари три раза; вчера ее поймали и привязали к столбу, чтобы молодые рабы издевались над ней. Ее дочь, увидев, что мать привязывают, разрыдалась; тогда Мпамари приказал привязать ее к спине матери. Я заступился за дочь, и ее отпустили. Мпамари сказал: «Тебе все равно, пусть Сеид Маджид потеряет свои деньги». Я ответил: «Отпусти совсем старуху; ведь она завтра опять убежит». Но для них невыносимо дать рабу свободу.

19 ноября. Собирался выступить сегодня, но Мохамад Богариб попросил меня не уходить еще три дня, а затем он-де пойдет со мной; он был очень добр ко мне, готовил для меня ежедневно еду с самого дня моего прибытия к Касембе, с 6 мая, и до дня нашего прихода сюда, 22 октября. Пища была довольно грубая, но все же это была пища, и мне не хотелось отклонять его искреннее гостеприимство. Мпамари тоже уговаривал меня. На его уговоры я бы не обратил внимания, но у него есть связи с лодочниками на Танганьике.

20 ноября. Мохамад Богариб намеревался напасть на две ближние деревни, предполагая, что их жители прячут его беглых рабов. Думаю, что, оставшись здесь, я разрушил этот план, так как ему не хочется грабить, пока я с ним. Мпамари тоже настроился снова на мир, хотя устроил смотр всем своим бродягам и гарцевал перед ними, как старая загнанная лошадь. Один из его людей пришел в такое возбуждение от крика, что другим пришлось его обезоружить; тут он упал, как в припадке. Ему вылили воды на голову, и он успокоился. Выступаем 22-го.

22 ноября. Сегодня вечером имбожва, или бабемба, пришли в сумерки и убили женщину ваньямвези на одном конце деревни и женщину с ребенком на другом. Оказывается, один из людей Мохамада Богариба, по имени Бин Джума, ходил в деревню к северу от нашей и там захватил двух женщин и двух девочек взамен четырех сбежавших рабов. Вождь, возмущенный этим, выстрелил из лука в одного из людей отряда Бин Джумы, а Бин Джума застрелил из ружья женщину.

Как оказалось, это вызвало возмущение во всей стране, и на следующее утро на нас с трех сторон напала толпа имбожва. У нас не было ограждения, но наши люди стали строить его со всей возможной в виду неприятеля скоростью; они рубили деревья и переносили их на линию обороны, в то время как другие сдерживали нападающих, угрожая ружьями. Не будь с нами группы ваньямвези, которые усиленно стреляли из луков и время от времени отгоняли имбожва, нас бы разгромили. Я не приближался к месту сражения и оставался дома, чтобы в случае необходимости защищать свой багаж. Женщины ходили взад-вперед по деревне с лукошками, как будто веяли зерно, распевали песни и кричали, подбадривая сражающихся мужей и друзей; у каждой в руке была ветка Ficus indica, которой она размахивала, как я думаю, в виде талисмана.

По слухам, убито человек десять имбожва, но их соотечественники тотчас же уносили убитых и раненых. Они продолжали нападать на нас с рассвета до часу дня и выказывали большую храбрость, но ранили своими стрелами только двоих. Проявленная имбожва забота о спасении своих раненых изумительна: двое или трое сейчас же подхватывали упавшего и убегали с ним, хотя их преследовала большая толпа ваньямвези с копьями, а суахили стреляли из ружей. Поистине многие из имбожва были настоящими кавалерами креста Виктории!

Те имбожва, у которых вокруг пояса висели связки хвостов животных с амулетами, подбирались бочком, легкой походкой, к недостроенной ограде и стреляли, целясь высоко вверх, чтобы стрелы упали среди ваньямвези; затем собирали валявшиеся на земле стрелы, отбегали назад и снова возвращались. Они думали, что легкая походка позволяет им избегать пуль; когда пули свистели, пролетая, они нагибали голову, как бы давая пулям пройти над собой; они никогда раньше не видели ружей. В тот момент мы не знали, что нападающие – это вожди Муабо, Фута, Нгуруэ, Сандаруко и Чапи; мы выяснили это позже по тем потерям, которые понес каждый из этих пяти вождей.