Читать книгу "Право записывать - Фрида Вигдорова"

Ну, когда мать заболела, Николай собрался к ней в больницу и говорит жене – дай, мол, мне два яйца и пол-литра молока. А жена ему: «Нет у нас ни яиц, ни молока». Ну, он вздохнул и пошел в больницу пустой. Навестил, вернулся, сел на кровать, снял сапоги и слышит ногой, что под кроватью корзина. Вытащил корзину, а там полно яиц. Крупные, белые, одно к одному. Тогда он пошел шарить по избе и что ты думаешь? Молоко нашел. Целый бидон. Тут он позвал детей и каждому дал по два яйца. А потом себе взял парочку и как шваркнет их об пол – разбил. Вот, мол, матери их пожалели…

Тут жена возьми и приди. Увидела скорлупки и как вскинется. Побежала в Векшино, привела старшего сына, и тот как почнет отца лупить. Жена Николаю глотку заткнула, а сын ему по зубам – хрясь! А потом под вздох – хрясь! И пока бил, всё зверел, зверел, а мать его подбодряет: бей, мол, бей, чего жалеть! Он добра не жалеет, и ты его не жалей!

Избили Николая. Он лежит – и вздохнуть не может. Сын ушел, дети спать легли, а он пошел в сарай и повесился…

* * *

Урок музыки.

– Я выкрикиваю слишком?

– Да. Выкрикиваешь. Эту тему в оркестре ведут четыре фагота, представляешь, какой густоты должен быть звук?

* * *

Он такой ленивый, что ему лень даже иметь черты лица. У него лицо постепенно превратилось в пятку.

* * *

В Ленинграде был Детский Университет. Маршак сказал Тихонову[161] в 37-м году:

– Если со мной что-нибудь случится, возьми это дело в свои руки. Оно поэтом начато, поэтом будет и продолжено – это хорошее, святое дело…

Разговор был наедине.

Чуть спустя Мирошниченко[162] сказал с трибуны:

– А Маршак государственное учреждение передает из рук в руки – какое у него на это право? И, значит, он знает за собой вину, если понимает, что его могут репрессировать.

Вот таким путем…

* * *

Если не просишь сочувствия, т. е. не жалуешься – люди страшно легко начинают думать, что тебе и так легко, без сочувствия.

* * *

Белые ночи и черные дни.

* * *

Беззвучно – как во сне. Без запаха, без цвета – как во сне.

* * *

И.М. [Дьяконов]: «Когда человек перестает интересоваться другими людьми и новыми стихами (если раньше любил!), это – грозный признак, это – начало конца».

* * *

Могу – помогу. Не могу – глазом не моргну.

* * *

«Дорогая редакция! В нашем классе очень много плохих ребят. Но всех хуже Толя Петрушкин.

Зоркий Глаз.

Писать больше нечего. Прошу пропустить мою заметку. А фамилию скройте. А то ребята узнают. С пионерским приветом!»

* * *

Без гитары ты не комплект.

* * *

– Что делать? Как на похоронах Сталина: разбегайся, а то задавят.

* * *

– Ты учитель и потому указываешь им путь по лестнице. И, конечно, не советуешь прыгать с десятого этажа. Между тем все лестницы ведут в тупик. Можно спастись только прыжком. Но можно и так: всю жизнь ходить по лестницам и коридорам и не замечать тупиков. И хорошо себя чувствовать. Да, можно и так. Но лучше воспитывать детей по мерке великого человека: полная свобода! Никаких иллюзий! Будут ходить как в башмаках на несколько номеров больше. И натрут мозоли. Но, может, дорастут до этой обуви.

А уж кто непременно должен уметь прыгать – это писатель. Прыгать с шансом 10/1, что разобьется. Бросаясь в водоворот, нельзя знать, хороший ли образец ты подаешь. Бросаешься, потому что не можешь иначе.

* * *

Знание – это яд. И человек не может спокойно жить с тем знанием, которое у него есть. Конечно, он может закрыть глаза. Но это уже давно не выход…

* * *

Мальчик семи лет:

– А я в школу больше не пойду. Ведь читать уже научился. И всё.

* * *

Кто едет верхом на тигре, с него не сойдет. [Французская пословица.]

* * *

В суде. Ждут решения суда. Говорят о подсудимом.

– Застал у жены и стукнул.

– О, доведись мне, я бы ему ноги повыдергивал…

– А он пьянствовал, муж-то. И по бабам бегал. Что же ей? Она взяла и сама об себе позаботилась.

– А зафиксировано это дело?

– Какое, то есть?

– Ну, что пил он и прочее.

– Нет, только сейчас, на суде выяснилось.

– А ведь какое дело: тот, которого у чужой жены застали, сам тоже женатый. Ох, я бы ему показал! Сам бы его стукнул и его жену ро́дную тоже привел бы, чтоб она от себя добавила.

– А самоуправствовать не положено. На всё закон есть.

– Закон – законом, а застанешь…

Парень. Слушает внимательно, молча. И вдруг задумчиво говорит:

– Вот женюсь и жену свою сразу повешу.

* * *

В доме у знакомых про гостя, который ел без передышки, Шура спросил меня потихоньку:

– А что он делает в свободное время?

* * *

Бешено блестя глазами, с упоением сообщила, что бросила курить и потолстела, стала делать зарядку, похудела, вырвала зуб, хочет вставить фарфоровый, а ей суют металлический…

* * *

200 книг Явича[163]. Он сжег их – одну за другой, одну за другой.

* * *

– Денег совсем нет. Давай продадим черту душу.

– Он и так затоварился…

* * *

– Ох, какая здесь немыслимая красота. Теперь я понимаю, почему писатели и художники и другие ТОНКИЕ натуры хотят жить вне Москвы. Здесь им легче творить и создавать свои полотнища. Теперь я понимаю, почему Толстой Лев Николаевич говорил: «Вне своей Ясной Поляны я не могу творить и достигать». В этой части он был прав…

* * *

– Я – человек редкой душевной чистоты и прелести.

* * *

– Непонимание движет вперед науку. Вот Ньютон – не понимал, почему яблоко падает на землю. Посидел, подумал, понял. Теперь и мы понимаем. Но… упиваться непониманием не следует.