Читать книгу "Солнечные берега реки Леты - Ирвин Шоу"

Розмари внезапно обдало жаром. Она почувствовала, как на шее выступают капельки пота.

– Выглядел Братец Железяка вроде бы так же, как всегда. Только из уголка рта не свисала сигарета. Пустячок, какая-то сигарета, но ее отсутствие многое меняло. Вместе с сигаретой куда-то исчезла и его властность. Мы обменялись короткими взглядами и больше не смотрели друг на друга. Он делал вид, что не узнает меня, а я… по правде говоря, до сих пор этого не понимаю, но я испытывал… смущение. После стольких лет, проведенных в лагере, ситуация складывалась… ну, нелогичная. Неправильная. Человек привыкает к определенным нормам поведения, а когда они внезапно меняются… – Гаррисон покачал головой. – Эллсуорт сразу перешел к делу. «Я слышал об этом парне и его привычке пускать в ход вот эту клюшку». Он поднял клюшку для гольфа и положил на стол перед Братцем Железякой. Тот глянул на клюшку, и в глазах у него мелькнул страх. «Так вот, – продолжил Эллсуорт, – теперь клюшка твоя. – Он пододвинул клюшку ко мне. – И он – твой». Но я к клюшке не прикоснулся. «Чего ты ждешь, парень?» – спросил Эллсуорт. «Боюсь, я не понял, чего вы от меня хотите, сэр», – ответил я. И говорил правду. Я действительно не понял. Эллсуорт начал ругаться. Разозлился ужасно. «Убирайся отсюда! Таких, как ты, здесь слишком много. Вас всех раздавили. Будь моя воля, дорога в Британию была бы тебе заказана. Страх у тебя в крови». Простите меня, миссис Маклайн. – Гаррисон повернулся к Розмари. – Об этой страничке моего прошлого я никогда не рассказывал, поэтому выложил все как на духу, обошелся без внутреннего цензора.

– И что произошло потом? – спросила Розмари.

– Я вышел из кабинета Эллсуорта. Никогда больше его не видел. К счастью для меня. Его презрение пригвоздило бы меня к земле. Как я полагаю, Братца Железяку казнили. – Он взглянул на часы. – Поздно, однако. – И махнул рукой, требуя счет.

Кэррол наклонился вперед, над залитой вином скатертью:

– Хотелось бы верить, что в аналогичной ситуации я смог бы поступить так же.

– Правда? – В голосе Гаррисона слышалось удивление. – А я все думаю, может, Эллсуорт был прав? И сегодня я стал бы совсем другим человеком. – Он развел руками.

– Я бы не хотела, чтобы ты был другим, – подала голос Анна.

Гаррисон накрыл ее руку своей.

– Ты очень молода, дорогая Анна. И потом, особого значения это не имело. В тогдашнем состоянии я едва ли смог бы поднять клюшку, не то что убить его. – Гаррисон расплатился, встал. – Могу я предложить выпить по рюмочке на дорожку? Я обещал моим друзьям, что встречусь с ними в «Сен-Жермен-де-Пре».

– Мне надо в корпункт, – ответил Кэррол. – Фотографии обещали принести к полуночи.

– И мне пора отдохнуть, – присоединилась к нему Розмари. – Завтра у меня тяжелый день.

Свет в ресторане погас, едва за ними закрылась дверь. На темной улице дул сильный ветер.

– Что ж, тогда проводим миссис Маклайн до дому, – предложил Гаррисон.

– В этом нет необходимости, – ответила Розмари.

– Я попросил разрешения у миссис Маклайн проводить ее, Элдред, – подал голос Родни.

– Что ж, тогда мы можем не беспокоиться за вашу безопасность. – Гаррисон поцеловал Розмари руку. Чувствовалось, что во Франции он прожил не один год. – Этот вечер доставил мне безмерное удовольствие, миссис Маклайн. Надеюсь, вы позволите мне вновь увидеться с вами. Я обязательно напишу Берту и поблагодарю его.

Они пожелали друг другу спокойной ночи. Розмари сказала, что хочет немного пройтись, подышать свежим воздухом. Кэррол, Гаррисон и Анна уселись в такси: корпункт Кэррола находился по пути к дому Гаррисона. Такси скрылось за углом, и на темной улочке воцарилась тишина. Розмари позволила Родни взять ее за руку, и они молча зашагали к Елисейским полям.

Холодный воздух кружил Розмари голову. Она крепче оперлась на руку Родни.

– Я думаю, не следует ли нам взять…

– Ш-ш-ш… – Она остановилась в десяти футах от ярких огней бульвара и поцеловала Родни. Чтобы обрести точку опоры. Чтобы остановить вращение земли. Рот его пах спелым виноградом. Он дрожал всем телом, отвечая на поцелуй. Лицо его, несмотря на холодный ветер весенней ночи, оставалось очень теплым, даже горячим.

Они вышли на Елисейские поля. Людской поток выливался из кинотеатра. На гигантском рекламном щите великанша в ночной рубашке целилась из пистолета, размером с добрую пушку, в одетого во фрак мужчину ростом в тридцать футов. Проститутки, по двое в спортивных автомобилях, медленно проезжали вдоль тротуаров, выискивая клиентов. «Будь я мужчиной, я бы их сняла, – подумала Розмари. – Хотя бы раз. Как можно не вкусить плоти Парижа?» Мужчина и Женщина, созданные Им. В этот самый момент в скольких постелях они приникали друг к другу? Гаррисон, лежа на мягком юном теле варшавянки, забывал об ужасах концлагеря. Кэррол, взгромоздившись на одну из фотомоделей, которых фотографировал между командировками на войну, забывал о Вьетнаме. А фотография с надписью «Бог был здесь, но уже ушел» стояла на каминной полке, наблюдая за гимнастикой под одеялом.

Жан-Жак, крепкий парень, опытный любовник, слился воедино с женой, которая не любила кататься на лыжах, в семейном гнездышке неподалеку от авеню Фош, но его уже ждала девушка в Страсбурге и еще одна на горнолыжном курорте, где он собирался провести уик-энд, а потом завернуть в Цюрих, чтобы найти более покладистого психиатра.

Плоть проявляет себя во многих ипостасях, и использовать ее можно по-разному. Ласкать, калечить, обезглавливать, убивать приемом карате на городской улице, заточать в польскую тюрьму. Боготворить и презирать. Защищать и уничтожать. Проникать в матку, чтобы становиться новой плотью («Человек должен делать то, что должен, дорогуша»). Плоть – это Армстид, избитый до смерти в закоулках Ливорно, с накрашенными ногтями и загорелыми ногами. И Берт, предающийся любовным утехам с греческим матросом в захваченных армией Афинах, в комнате с открытым окном и видом на Пантеон. Или плавающий лицом вниз в покрытой нефтяной пленкой бухте Пирея. Плоть – это пахнущий виноградом поцелуй молодого англичанина.

Двое полных, хорошо одетых мужчин вышли из кафе. Они обсуждали процентные ставки государственных облигаций. А завтра они скрестят шпаги в саду под вспышками фотокамер.

Мимо прошел мужчина в тюрбане. Гуркх с лопатой, превращенной в орудие убийства, призванный отомстить за оскорбление. Насилие, везде насилие, и деться от него некуда. По телу Розмари пробежала дрожь.

– Вы замерзли, – констатировал Родни и остановил такси. Они залезли на заднее сиденье. Она прижалась к нему, расстегнула пуговицы рубашки, положила руку на грудь. Мягкая кожа, ни единого волоска. Нежная плоть, не знавшая ни тягот армейской жизни, ни ужасов тюрьмы. Бархатистая белоснежная английская кожа, такая мягкая на ощупь.

– Я не хочу в эту ночь оставаться одна, – прошептала она в темноте.

Легкий, нетребовательный поцелуй. В подогретых вином желаниях парижской ночи растворились и муки прошлого, и неопределенность завтрашнего дня. Даже если Розмари не помнила его имени, расставаться с ним не хотелось.