Читать книгу "Власов как "монумент предательству" - Олег Смыслов"

Предлагалось снять судимость и поражение в правах с лиц, освобожденных от наказания по этому Указу, и с лиц, судимых ранее и отбывших наказание за названные выше преступления. Кроме того, Указ “предусматривал освобождение от ответственности находившихся за границей советских граждан, которые во время войны сдались в плен врагу или служили в немецкой армии, полиции и специальных немецких формированиях, а также тех, кто занимал во время войны руководящие должности в полиции, жандармерии и органах пропаганды, при условии, если они искупили свою вину последующей патриотической деятельностью и явились с повинной. Явка с повинной рассматривалась как смягчающее обстоятельство и в отношении тех, кто совершил тяжкие преступления. В этих случаях наказание не должно было превышать пять лет ссылки. Амнистии не подлежали только бывшие каратели, осужденные за убийство».

6.

КУДА ДЕЛИСЬ ВЛАСОВЦЫ ПОСЛЕ ВОЙНЫ (Ю.Ф. Сорокин. Дуэль. 2005. № 33)

«В августе 1948 г. моя мама завербовалась на угольные шахты Кузбасса, и мы с ней оказались в городе Прокопьевске. Ехало туда нас много, в двух вагонах. В одном вагоне ехали семейные с детьми и скарбом, в другом — только что демобилизованные фронтовики. От Казани до Прокопьевска мы ехали двадцать суток, и, казалось бы, не до веселья, а вот в их вагоне всю дорогу было весело — это они отряхивались от тяжелого прошлого. Но никто из них и предположить не мог, что тени прошлого, тени их смертельных врагов, власовцев, снова забежали им наперед. И им, бывшим врагам, убивавшим друг друга, суждено было встретиться вновь. И не только встретиться, но и жить вместе, работать вместе, делить горе и радость, выручать друг друга из беды, подвергать себя опасности, спасая, быть может того, кто когда-то в тебя стрелял и лишь по случайности не попал. И даже… породниться.

Привезли нас на шахту им. Кагановича и поселили на окраине города, на пятачке из десяти бараков и двух овощехранилищ. Место это называли «зоной». Что такое «зона», всяк, думаю, знает. Но здесь и в помине не было никаких атрибутов мест заключения — заборов с колючей проволокой, вышек с часовыми. Стояли лишь десяток бараков и два овощехранилища. Кругом были четырехквартирные (их теперь называют «коттеджами») домики шахтеров с большими огородами.

Отчего же это место назвали «зоной»? Дело было так. После окончания войны всех власовцев, как известно, вернули в Союз. Их было много тысяч — здоровых, полных сил мужчин. Их, только что с оружием в руках воевавших против своей родины, вместе с чужеземными завоевателями разрушавших, сжигавших свои города и села, убивавших своих сограждан более изощренно, чем немцы, тоже привезли в Кузбасс для работ на угольных копях, но на год раньше нас.

На шахтах, где начали работать мои земляки-волжане, власовцев было, я думаю, более тысячи. До нашего приезда все они жили в бараках, компактно. Строились эти бараки специально к их приезду, и строительный объект условно назвали «зоной». Ведь никто не знал тогда, как будут содержаться эти предатели. Все предполагали, что зона будет со строгой охраной. Ведь сюда везли изменников Родины. Зоны как таковой не получилось, а вот название так и прилипло к этому месту навсегда.

Жили власовцы по тем временам с излишествами, по два-три человека в комнате 12–15 кв. метров. После нашего приезда их уплотнили — один барак отдали нам. Жизнь предателей абсолютно ничем не отличалась от нашей жизни. Работали они, как и все, в зависимости от состояния своего здоровья, кто под землей, кто на поверхности… Продуктовые карточки у нас были одинаковые, зарплата — по труду, нормы выработки и расценки были едиными для всех работающих. Власовцы свободно передвигались по городу, при желании могли съездить в соседний город, сходить в тайгу или за город отдохнуть. Единственное, что их отличало о других (и то лишь сначала) — они были обязаны в неделю раз, потом — в месяц раз отмечаться в комендатуре. Через некоторое время и это отменили.

Власовцы могли обзаводиться семьями. Холостякам разрешалось вступать в брак (значит, они были полноправными, свободными жителями страны), а женившимся до войны — вызывать к себе семьи. Помню, как в наших бараках стало тесно и во дворах зазвенели детские голоса с говором ставропольских, краснодарских, донских жителей. Да и не только их.

Трудно жилось всем. Но все дети учились. Власти открыли в околотке ещё одну школу дополнительно. Я тоже учился в этой школе и свидетельствую, что дискриминация по отношению к кому бы то ни было начисто отсутствовала. Не было такого, чтобы кто-то из детей дразнил другого происхождением, материальным достатком или же прошлым родителей. Я никогда не слышал, чтобы взрослые кричали друг на друга: «Власовец! Бандеровец! Кулак! Немец!» (Немцев привезли в Прокопьевск ещё во время войны, бандеровцев — в 1947 г., а кулаков аж в 30-х гг.).

За пять лет совместной жизни с власовцами (мама вышла замуж за одного из них), я не знал случая дискриминации к ним со стороны властей и героев войны. На одной шахте, на одном участке, в одном забое работали рука об руку, плечом к плечу и друзья, и непримиримые когда-то враги.

Гибли ли власовцы? Да, гибли. Гора есть гора. Она не разбирает — кто герой, а кто мерзавец. Гибли и те, и другие. Если уж говорить начистоту, то героев гибло больше. Ведь они лезли в самую пасть смерти, стремясь выполнить и перевыполнить план, перекрыть нормы выработки, тогда как власовцы осторожничали, не рисковали, от опасных работ отлынивали. Хотя на Доске почета иногда красовались и портреты власовцев.

Было ли насилие? Было. Детей заставляли учиться, взрослых — работать, требуя при этом добросовестной работы. Наказывали за проявление иждивенчества (почему одни должны жить за счет других?) и поощряли отличный труд (поощрение — тоже насилие, так как заставляет человека подтягиваться до уровня лучших). Такое насилие для нынешних трудящихся — голубая мечта.

…В бараках стало тесно. Наплыв семей власовцев усугубил проблему жилья. Стране было не до того, до начала массового строительства жилья было еще далеко. Как же решалась проблема? Самым смешным образом. Наши бараки стояли на самой окраине города, дальше было голое поле. Это поле за два года полностью застроилось домиками. Образовалось несколько улиц, и «зона» превратилась в большой рабочий поселок. Строительные материалы нигде не продавались, а домики все росли и росли.

За этим стояло разграбление лесных складов шахт. По ночам эти склады кишели расхитителями. Тащили все, что можно было унести одному и вдвоём на плечах. Днем рудничные стояки превращались в столбы, плахи — в стены домиков. И не один представитель правоохранительных органов не поинтересовался этим явлением. Можно было в любое время подойти к застройщику и спросить «откуда дровишки?». Но никто не подходил. Если в описываемое мною время не было еще известно, подпадет ли тот или иной власовец под статью «Измена Родине», то под статью «Расхищение госсобственности» мог попасть любой из них. Думаю, что карательные органы умышленно закрывали глаза на эти нарушения закона. Сегодня, анализируя такого рода «упущения» органов правопорядка, можно сказать, что власовцы тогда были под крылом отца нынешних либеральных демократов Л. Берии. Так что каждый старательный власовец жил в своём доме вместе со своей семьёй, да к тому же имел ещё огород и скотину. Это уже по тем временам — признак сытой и спокойной жизни».