Читать книгу "Нить - Виктория Хислоп"

Когда люди в деревнях услышали, что среди солдат есть медик, они стали приходить за помощью. Не имея почти ничего, кроме нескольких рваных тряпок да бутылки ракии вместо антисептика, Димитрий перевязывал язвы, помогал женщинам во время родов, рвал гнилые зубы и диагностировал болезни, которые не мог вылечить. Он никогда не интересовался политическими взглядами пациента, прежде чем оказывать ему помощь, но иной раз приходилось отводить глаза от большого портрета короля Георга, который все еще вынужденно оставался в изгнании, хотя оккупация завершилась и правительство вернулось в Грецию. В одном он был уверен: эти люди в огромном большинстве не поддерживали коммунистов. У селян, среди которых им приходилось жить, силой отнимали продукты, которых у них и так почти не было, и они сами и их дети сидели голодными.

Димитрий не мог обманывать себя, делая вид, будто та сторона, на которой он сражался, непогрешима. Как и большинство его товарищей и соотечественников, он присоединился к Сопротивлению, чтобы бороться против немцев, а когда они ушли, оказался втянутым в беспощадную войну между коммунистами и правительством. Как и многие, он не был убежденным коммунистом, но верил в одно: они все-таки ближе к демократии, чем правительство.

За эти годы Димитрий понял, что пройти войну с чистыми руками не удалось никому. У него самого руки были в крови: в крови коммунистов, фашистов, немцев, греков. Иногда это была невинная кровь, иногда кровь того, чья смерть только радовала. Кровь была у всех одинаковая: густая, красная, и ее было чудовищно много.

Чаще всего он все-таки старался спасать жизни, а не обрывать их, но, вылечив кого-то из товарищей, партизан-коммунистов, понимал, что они снова будут убивать. Казалось, не видно конца жестокости, затопившей эту страну, и все политические зигзаги становились все более и более смертоносными.

Димитрию еще не исполнилось и тридцати, но иногда он замечал, что пальцы у него скрюченные, а кожа на них потрескалась, как древесная кора. Это были руки старика.

Как ни тянуло его, временами нестерпимо, в родной город, Димитрия удерживал не только страх ареста. Он готов был скорее умереть, чем вернуться домой. Это означало бы признать поражение. Так унизиться перед отцом, которого он презирал всей душой, было немыслимо.

Ольге удавалось избегать ссор с мужем, но ей волей-неволей приходилось слушать дискуссии за обеденным столом. Все, кого приглашал в гости Константинос, разделяли его политические взгляды, и все они были за войну против тех, кто боролся с немцами.

– Как может правительство оправдывать происходящее? – спрашивала хозяйка Павлину. – Позволяют головорезам преследовать ни в чем не повинных людей.

– Они их не считают неповинными. Вот и все.

На светских мероприятиях Константинос Комнинос каждый раз ловко уходил от расспросов о сыне. Гости считали, что он воюет в правительственной армии.

Разговор шел главным образом о подъеме коммунизма в окружающих балканских странах, и все панически боялись, что в Греции начнется то же самое. Гости старались не упоминать о злодеяниях, творившихся в настоящее время руками правительственной армии, зато с теплотой говорили о британцах, которые помогли задержать наступление коммунистов. В их терминологии то, против чего они боролись, называлось андартико – война с бандитизмом. Ольга же считала эту войну братоубийственной.

Наступило лето, становилась все жарче, а упоминание о красной угрозе накаляло атмосферу еще сильнее. Женщины, слыша эти слова, начинали нервно обмахиваться веерами. В текущем сезоне и еще нескольких последующих красный – и даже любые оттенки розового – был определенно не в моде.

Жизнь повсюду, кроме роскошных особняков, становилась все хуже. Объем сельскохозяйственной и промышленной продукции упал более чем вдвое по сравнению с довоенным уровнем, кораблей не осталось, не на чем было ввозить или вывозить товары. Шоссе, железные дороги, гавани и мосты оставались после оккупации все в том же плачевном состоянии.

Словно мало было остальных бед, суровая засуха уничтожила в это лето весь урожай. Люди враждовали с собственными родными, и природа, казалось, тоже обратилась против самой себя. Вид ребятишек, просящих милостыню и роющихся в мусорных ящиках, снова стал привычным. Иностранцы присылали помощь, но все равно половине населения не хватало даже самого необходимого – виной тому стала коррумпированность некоторых правительственных чиновников, ответственных за распределение.

Где-то в горах Димитрий, уже много недель не видевший газет, узнал о том, что в Греции готовятся выборы и референдум о возвращении короля.

– Как же они смогут обеспечить справедливые выборы при таких беспорядках?

Это было общее мнение. Массовые волнения в стране, как всем казалось, не способствовали демократическому процессу.

Выборы состоялись, но левые бойкотировали их, выражая тем самым свое неодобрение. Международные наблюдатели подтвердили, что выборы были свободными и справедливыми, однако победа правых была предрешена заранее. В сентябре прошел референдум по поводу монархии, и монархисты выиграли его со значительным преимуществом – шестьдесят восемь процентов голосов.

Константинос Комнинос торжествовал вдвойне.

– Вот, народ дал понять, чего он хочет. Дважды. Теперь мы точно знаем одно: народ считает, что лучше пусть страной управляет король, чем коммунисты! – говорил он, едва сдерживая ликование. – Может быть, теперь нам удастся снова поднять страну на ноги.

– Народ сделал свой выбор! – вторил напыщенный Григорис Гургурис. В тот вечер он тоже был на званом обеде на улице Ники.

Мужчины сделали свой выбор, мысленно возражала Ольга и размышляла о том, каким оказался бы результат, если бы право голоса имели женщины.

Она всматривалась в лица женщин за столом и спрашивала себя: а вдруг и они думают о том же самом? Почти на всех этих лицах были стандартные маски умеренной заинтересованности. Женщины словно заранее знали, когда кивнуть, когда каким-нибудь подходящим звуком выразить понимание и согласие. Они вели свою партию в унисон, будто вторые скрипки в оркестре. И у нее самой, и у всех остальных присутствующих дам было только три роли: жены, матери и красивой тени.

Беседа продолжалась.

– Итак, теперь мы в состоянии добиться некоторого прогресса, – сказал Гургурис. – Я считаю, что войн в стране было уже достаточно. А вот модной одежды пока не хватает!

По комнате прокатился смешок, но только один человек хохотал до слез, которые так и катились по жирным складкам на лице, – сам Григорис.

Результаты выборов и референдума наконец подтолкнули коммунистическую партию к решению, что единственный путь к власти для них – это организованное вооруженное восстание, и в октябре 1946 года они объявили о создании Демократической армии.

– Видишь? – гневно бросил Комнинос Ольге. – Эти коммунисты ни перед чем не остановятся, пока не захватят власть в стране. Ты хочешь, чтобы нами правили из Москвы? А что тогда, по-твоему, будет с бизнесом, в частности с моим? Он перейдет под контроль государства. Мы потеряем все. Все, что имеем.