Читать книгу "Любовь к таинственности, или Плохая память - Лариса Соболева"

– Кого их? – вздохнул он. – Девчонку-режиссерицу? Ведь ты до последнего не знала, кто за этим стоит.

– Даже не предполагала, – согласилась она и резко бросила сыну упрек: – А если бы знала? Разве ты способен на решительный поступок?

– Видимо, я не в тебя, – в общем-то согласился он.

Тяжело, будто древний старик, Константин Алексеевич поднялся, подошел к бару, налил в бокал водки, наполнив его почти до половины, и выпил залпом. Нет, легче не стало, наоборот, еще больше сдавило в груди, захотелось завыть, как голодный волк зимой.

– Скажи, почему ты это делала? – спросил он, глядя на мать, как на незнакомку, случайно встретившуюся ему.

Она не сразу заговорила, очевидно, сама только сейчас задумалась о том, о чем спросил сын. Но так только казалось. Лидия Борисовна не оправдывалась, не каялась, голос ее в тишине дома звучал ровно:

– Я не думала, что так получится. Сначала хотела расправиться только с отцом. Как же я его ненавидела… Мне было пятнадцать, но внутри меня наступила старость. А знаешь, что такое старость? Это постоянное ощущение близкого конца, который может прийти каждую секунду. Ты понимаешь неизбежность, только не знаешь, когда она заберет тебя. Тогда я поняла: есть сейчас, и ничего более, ты берешь все, что тебе попадается, даже отбираешь. И не мучаешься, потому что так делают другие. Так жил отец. Однажды дядя Федор сказал мне: «В жизни нельзя сделать подлость и при этом остаться чуточку порядочным человеком, одно исключает другое». Меня научил сделать выбор отец, я выбрала подлость. И застрелила его, когда он потерял меру, в его лице застрелив несправедливость. Мне казалось, я совершила геройский поступок, избавив близких мне людей от смерти. Но когда поняла, что милиционеры могут докопаться, кто его убил, начала спасать себя. И подложила револьвер Ирине. Она заслуживала наказания, ведь не без ее участия погибла моя мать. Я торжествовала, потому что расправилась с ними обоими.

– Ну а потом? Ты же не остановилась на этом…

– Потом прошло много трудных лет. Я забыла свой поступок.

– А такое забывается? – подал голос сын.

– В жизни много прекрасного, которое помогает забыть дурное воспоминание. И вдруг дядя написал мне об Ирине… Я поняла, что она знает, кто убил отца. Доказывать Ирина где-то там в судах мою вину не станет, а осуществит свои угрозы сама. Я поехала якобы к дяде, сняла квартиру, на всякий случай заказала финку – тогда это было простым делом, как купить пистолет сегодня. Мне предстояло встретиться с Ириной, я должна была в случае необходимости защитить себя. Недели полторы выслеживала ее, часто видела с ней Француза, выяснила о нем все, пришла к нему под видом покупательницы и купила серьги с браслетом.

– Откуда у тебя были деньги?

– Я продала мамины золотые часы еще в Ленинграде.

– А Француз тебе зачем понадобился?

– Думала, Ирина продала мамины украшения ему, но их у него не было, когда он показывал мне товар. Естественно, я хотела вернуть их. К тому же он знал, где бывала Ирина, я надеялась, мне пригодится знакомство с ним. Увидеться наедине с мачехой мне не удавалась, у нее всегда кто-то был, но однажды вечер оказался пуст, она осталась одна. Было поздно, я решила воспользоваться моментом и пришла к ней. Клянусь, не собиралась ее убивать, я хотела найти компромисс, если не примириться, то откупиться. Дядя Федор умирал, я была прописана у него. А у Ирины не было крыши над головой, я хотела предложить: отдаю тебе квартиру, а ты оставь нас в покое. Она впустила меня, но… тут же набросилась на меня. Сцепила пальцы на моем горле и душила! Только у меня было больше сил, я смогла повалить ее на кровать, изловчилась и воткнула финку ей в грудь. Поверь, у меня не было тогда выбора, а злоба рождает ответную злобу и дает нечеловеческую силу. Если бы ты знал, как я испугалась того, что совершила… За убийство полагался расстрел. Как думаешь, очень мне хотелось стать к стенке? Тогда уголовный розыск работал на совесть, я поняла: меня найдут. Из соседей никто не видел, как я вошла к Ирине, но Француз… К несчастью, в тот вечер я ошиблась – у нее был Француз. Он как раз спускался вниз, когда я поднималась к ней. Мы поздоровались. Но я же не знала, чем дело кончится! Позже, уже после всего, я поняла, что на Француза обязательно выйдут следователи, и тогда…

– Ты решила убрать и его, – закончил Константин Алексеевич.

– Самое страшное – я поздно обнаружила, что у меня вырвана серьга. Только дома. Там, у Ирки, даже не почувствовала боли, только что-то кольнуло мочку уха, как помню. И вдруг… нет серьги. Ухо разорвано и в крови. Конечно, я догадалась, где моя сережка. Полагаю, Ирина делилась с Французом своими планами, значит, он знал, кто из наших родственников остался в городе, а это дядя Федор. В общем, выйти на меня было несложно, а там очная ставка с Французом… потом он расскажет, кто купил у него гарнитур. И тогда я, рискуя, помчалась назад, в квартиру Ирины в надежде найти серьгу. Но там уже были сотрудники уголовного розыска. Я приметила парнишку…

– А, – вспомнил сын. – Устина.

– Да. Выследила Устина и договорилась с двумя парнями за плату, чтобы они помогли мне познакомиться с ним. Он отбил меня у них, проводил домой. А я в тот же вечер побежала к Французу. Он не ожидал, что я его… Но у меня не было выхода. Забрала и ценности. А потом все покатилось само собой, я уже не могла остановиться, потому что спасала себя.

– Значит, и родного брата ты… – Константин Алексеевич не договорил. Он, как в прострации, находился после просмотра фильма, ощущая только крах, видимо, потому исповедь матери и не стала для него ударом, после которого получают инфаркт.

– Нет, – сказала она.

– В это трудно поверить.

– Потому что его инвалидка-вдова преподнесла так, будто это я покопалась в моторе. Чушь. Я уехала, поверь мне, и ждала приговора Вани. Но и надежда была, что он остынет, по его репутации судилище надо мной ударило бы очень сильно. С должности он полетел бы, это сто процентов, возможно, были бы и другие нежелательные последствия. Думаю, Ваня не сдал бы меня, нет. Но брат погиб. Повторяю: он погиб без моего участия.

– Ну а какого черта ты пришила семью журналиста? Без этих-то смертей нельзя было обойтись?

– Нельзя. Срок давности в советское время был значительно длиннее, а не десять лет, как сейчас. К тому же за особо тяжкие преступления расстреливали.

– Насколько я в курсе, тогда расстреливали только мужчин, – возразил сын.

– Ты плохо осведомлен. В особых случаях расстреливали и женщин, я узнавала, только подобные акции не афишировали. В мой особый случай вошел следователь, так что на снисхождение рассчитывать не приходилось, на срок давности тоже. А журналист не оставил бы меня в покое, я поняла по его ненавидящим глазам: мне даже показалось, он убьет меня на месте. А когда узнала его фамилию, окончательно поняла, что мне пришел конец. И подумала о тебе, о твоей сестре. Мое клеймо осталось бы и на вас, перекрыв вам все дороги, тогда было только так, не иначе. А там… я никак не ожидала, что сначала вбежит девчонка, а потом появится мальчик с фотоаппаратом… Это был злой рок.