Читать книгу "Оставленные - Том Перротта"

– А меня софтбол никогда особо не привлекал. – Эйми повернула голову, отвлекшись на пролетевшую мимо голубую сойку. – Отыграла один сезон, еще в детстве, до чего же скучно было. Мне обычно отводили позицию в дальней части поля, за тысячу миль от основной базы. У меня было одно желание – лечь на траву, положить перчатку на лицо и закемарить. – Эйми улыбнулась своим веселым воспоминаниям. – Пару раз так и сделала. Так меня даже никто не хватился.

– Жаль, – сказал Кевин. – Значит, придется не вербовать тебя на следующий сезон.

– Куда не вербовать-то?

– В свою команду. Мы подумываем о том, чтобы создать смешанную лигу. Нам не хватает игроков.

Эйми, задумавшись, прикусила губу.

– А что, я бы попробовала, – заявила она.

– Но ты же только что сказала…

– Я повзрослела. Лучше стала переносить скуку. Кончиками пальцев Кевин снял лепесток цветка персика с поверхности кофе и щелчком отправил его за перила. Он уловил поддразнивающие нотки в голосе Эйми. Однако при всем своем лукавстве она не хитрила. Эйми действительно повзрослела. На каком-то этапе в последние два месяца он перестал воспринимать ее как школьницу или миловидную подружку дочери, которая любит гулять допоздна. Теперь она была его другом, хорошим собеседником за утренним кофе, участливой слушательницей, которая помогла ему пережить разрыв с Норой, молодой женщиной, делавшей его жизнь ярче каждый раз, когда он ее видел.

– Обещаю, на внешнее поле я ставить тебя не буду, – сказал Кевин.

– Круто. – Эйми обеими руками собрала свои волосы в хвостик, но потом, передумав, снова их распустила, и они рассыпались по ее плечам, мягкие и шелковистые в сравнении с грубой тканью ее куртки. – Может, как-нибудь покидаем с вами мяч. Когда потеплеет. Посмотрим, не разучилась ли я вообще бросать.

Кевин, внезапно смутившись, отвел взгляд. В дальнем углу двора по стволу дерева мчались наперегонки две белки, быстро-быстро скребя маленькими лапками по коре. Он не смог определить, резвятся они или пытаются друг друга убить.

– Что ж, – произнес Кевин, выбив дробь по столешнице обеими руками, будто играл на бонго. – Пожалуй, мне пора на работу.

* * *

Том при Кристине исполнял роль будильника. В его обязанности входило будить ее в девять часов утра. Если она спала дольше, нарушался ее циркадный ритм[115], и она потом целый день капризничала. Хотя, он ненавидел это занятие: у нее был такой блаженный вид, когда она лежала на спине, дыша медленно и неглубоко, держа одну руку под головой, другую – опустив вдоль тела. Лицо спокойное, безмятежное; под тонким одеялом вздымается огромный живот – настоящее человеческое иглу. До родов оставалась всего неделя.

– Эй, соня. – Том взял ее руку, ласково стал теребить указательный палец, потом средний, методично продвигаясь к мизинцу. – Пора вставать.

– Уходи, – буркнула Кристина. – Я устала.

– Знаю. Но нужно вставать.

– Оставь меня в покое.

Так продолжалось пару минут – Том уговаривал, Кристина сопротивлялась. Чтобы повернуться на бок, ей нужно было приложить немало усилий, рассчитать каждое движение, и это тоже ее сдерживало. Она не могла прибегнуть и к своему любимому маневру – бухнуться на живот и зарыться лицом в подушку.

– Вставай, милая. Спустимся вниз, позавтракаем.

Вероятно, Кристина проголодалась, потому что соблаговолила открыть глаза, щурясь на неярком свету, глядя на Тома, как на давнего знакомого, имя которого вертится у нее на языке.

– Который час?

– Пора вставать.

– Подожди. – Она похлопала по кровати, предлагая ему лечь рядом. – Еще пару минут.

Это тоже была часть ритуала, самая приятная – награда Тому за его неблагодарную работу. Он вытянулся на постели возле нее, повернулся на бок, чтобы видеть ее лицо – единственное, что не изменилось в ней радикально за последние несколько месяцев. Оно оставалось изящным, девичьим, словно ей только предстояло узнать о своей беременности.

– Ууф! – Морщась от удивления, Кристина взяла его руку и положила на свой живот, прямо на выпирающий пупок. – Чем-то он очень занят.

Том чувствовал толчки под своей ладонью, что-то твердое упиралось в стенку ее брюшной полости – ручка или ножка, может быть, локоть, – так сразу не определишь.

– Кто-то хочет на волю, – сказал он.

Том, говоря о ребенке, отказывался употреблять местоимение «он». Ультразвукового исследования не проводилось, и никто точно не знал, мальчик это или девочка. Их вера в то, что младенец – мужского пола, основывалась только на том, что мистер Гилкрест был убежден, что чудо-ребенок заменит его исчезнувшего сына. Том надеялся, что святой Уэйн прав, иначе новорожденную ждет жалкая судьба: появление на свет девочки приветствовали бы стонами недовольства и разочарования.

– Они дома? – спросила Кристина.

– Да. Ждут тебя.

– Боже, – вздохнула она. – Хоть бы уехали куда на недельку.

Они жили у Фолков три с половиной месяца, и даже Кристину уже тошнило от хозяев. В отличие от Тома, она не испытывала к Терренсу и Марселле лютой неприязни. Разве могла она обижаться на их великодушие или смеяться над их рабской преданностью мистеру Гилкресту? Просто она чувствовала, что задыхается под их неустанной опекой. Целыми днями они суетились вокруг, пытаясь опередить каждую ее потребность, исполнить малейшее ее желание, лишь бы она не выходила из дома. Том знал, что только поэтому он еще здесь – он нужен Кристине, иначе она сошла бы с ума, так долго торча в четырех стенах в компании одних только Фолков. Будь воля хозяев, Тома давно бы уже здесь не было.

– Смеешься? – фыркнул он. – Куда они поедут, когда тебе вот-вот рожать? Разве они пропустят всю веселуху?

– Да уж. – Кристина кивнула с бесстрастным энтузиазмом. – Это будет нечто. Жду не дождусь, когда у меня начнутся схватки.

– Говорят, это такой кайф.

– Да, слышала. Особенно, когда роды затяжные и тебе не дают болеутоляющего. Просто фантастика.

– Знаю, – согласился Том. – Уже завидую.

Кристина похлопала себя по животу.

– Надеюсь, ребенок крупный. С башкой, как гигантский арбуз. Удовольствие будет непередаваемое.

Они все время так шутили. Кристина таким образом успокаивала нервы, готовясь к испытанию естественными родами. На этом настаивал мистер Гилкрест – никаких врачей, больниц, болеутоляющих. Только акушерка, лед и звуки «мотауна»[116]с айпода. Терренс держит наготове видеокамеру, чтобы заснять великое событие для потомков.